— Собаки!
— И не только собаки, — вмешался в разговор один из сопровождающих нас ребят. — Вы, наверное, обратили внимание на огромные стаи ворон, которые сопровождали нас всю дорогу.
— Неужели они сожрали все трупы? — покачал головой Алексей.
— Может быть в закрытых квартирах лежат до сих пор…
— Б-р-р! Я ни за что не согласился бы зайти туда!
— Кто же это вопил ночью?
— Мне показалось, что кричит человек.
— Мне тоже, — признался я.
— Может быть, какой-то несчастный, чудом уцелевший и потерявший рассудок…
Напротив республиканской библиотеки была картинная галерея. В прошлые времена я часто бывал в ней. Здесь, наряду с современной живописью, были картины Матейки, Рембрандта, Веласкеса, Гойи, из наших мастеров — полотна Шишкина, Айвазовского, Семирадского и Верещагина. Мне хотелось сохранить для будущего хотя бы часть нашей прошлой культуры. Многие из картин уже были основательно подпорчены сыростью. Потолки галереи протекали, штукатурка осыпалась. Мы отобрали наиболее ценные полотна, несколько скульптур и загрузили их в кузов одного из ЗИЛов. Мне хотелось взять их побольше, но на этот раз нам были необходимы другие, более насущные в данной ситуации, вещи. Еще раз с сожалением посмотрев на оставшиеся полотна, мы покинули здание картинной галереи и направились на товарную станцию.
— Все-таки какое варварство! — вздохнул Алексей, садясь за руль. — Иногда мне кажется, что человек заслужил свою участь. Сколько же в нем звериного и животного!
Я молчал. Картина разгрома, которую мы застали в картинной галерее, была омерзительной. Многие полотна порезаны в клочья. Скульптуры расстреляны автоматными очередями. Освободившаяся от пут условностей культуры серость и невежество вымещали на ней злость за свое вековое рабство. Мне вспомнилась история уничтожения памятников античной культуры толпами фанатиков-христиан, разрушение древних соборов, осквернение могил. За несколько лет до катастрофы я прочитал в одной из газет, что на Московском автомобильном заводе была разрыта и осквернена могила Пересвета — героя Куликовской битвы. На ее месте был установлен компрессор. Чего же можно ожидать теперь, если тогда невежество и серость могли позволить себе уничтожать и осквернять памятники культуры и истории. Истории собственного народа! Самоутверждение невежества — вот, пожалуй, самая страшная черта человеческого характера. Герострат, сжигающий одно из чудес света — храм Артемиды, святой Кирилл, по наущению которого погибает еще одно чудо человечества — прекрасная Ипатия, подвыпивший купчик, сжигающий сторублевые ассигнации, высокопоставленный бонза, запрещающий генетику — все они чем-то похожи друг на друга и всех их объединяет чувство самоутверждающего невежества. Что же ждать от обезумевших, пьяных от сознания вседозволенности людей, потерявших человеческий облик перед лицом страшной трагедии, перечеркнувшей вмиг всю историю человечества?
На товарной станции Алексей быстро нашел то, что искал. Это были цистерны с бензином. Они стояли в тупике.
— Мы должны взять на учет все источники горючего. Если не удастся найти их на товарных станциях ближних к нам городов, то надо будет использовать эти.
— Как мы его будем доставлять? Нашими автоцистернами? Дорога из Острова до Пригорка скоро придет в негодность. Если делать запасы, то надо делать в этом году, — заметил я.
— Я сначала съезжу все-таки в Брест. Горючее для нас — это все! Хочу попытаться создать хорошую механическую мастерскую. Мотор ЗИЛа можно использовать как двигатель.
Ребята рассеялись по станции и сбивали замки с вагонов и контейнеров. Катастрофа развивалась так быстро, что станцию не успели разграбить. Мы нашли теплую одежду, меховые шубы. Здесь были норковые, каракулевые женские пальто, югославские дубленки на медвежьем меху. Все это представляло для нас немалую ценность, если учесть, что собственное производство шерсти и одежды мы освоим не скоро. Возможно, даже не в этом поколении. Поэтому мы брали все: рулоны полотна, шерсти, кожу, обувь…
— А что с этим делать? Брать или оставить? — я обернулся.
Один из ребят держал связки белоснежных песцов.
— Бери! Пусть девчата сошьют себе шапки на зиму.
— Там их несколько контейнеров.
— Тяжесть невелика.
Подошел Алексей. Он критически осмотрел мех.
— Хорош! Наверное, везли немцам. Ничего, — вдруг зло сказал он, — пусть теперь наши их поносят. Я вот не раз думал, кто же, собственно, выиграл войну? Понимаете, был я в ФРГ. У них в магазинах на прилавка наша икра, крабы.
— Что теперь об этом говорить?
— Я понимаю. Все в прошлом, но все равно обидно! Могли быть самой богатой страной в мире… Сначала одно… Потом этот дележ на удельные княжества, национальные амбиции…
— Теперь это уже не имеет значения!
— Да. Беда общая… всех уравняла. Послушайте! — он остановился. — Вы говорили, что здесь, где-то рядом, был штаб округа?
— Да.
— Так ведь там же должны быть карты с расположением воинских частей!
— Точно! Только боюсь, что в этих бумагах мы ничего не поймем. Да и найдем ли их?
— Должны найти. Знаете, я специально поеду с Александром Ивановичем. Мы побудем там несколько дней и постараемся разобраться.
— Хорошо. А почему вам вдруг пришла эта мысль? — поинтересовался я.
— Я снова подумал о рации.
— Понятно.
— Должны же, черт возьми, где-то быть люди!
— Люди, конечно, сохранились, но имеют ли они радиосвязь… Хотя, должны были выжить те, что находились на подводных лодках, на кораблях. У них должны быть и рации.
— Если, конечно, не прихватили инфекцию, высадившись на берег.
— Думаю, что нет. Во всяком случае, не все. О эпидемии широко информировало радио и телевидение.
— Сколько, вы думаете, сохранилось в живых?
— Трудно сказать. Не больше десятой доли процента…
— То-есть, что-то около пяти миллионов?!
— Пожалуй.
— Меньше, чем было в Москве!
— Я думаю, что эпидемия мало затронула горцев, скотоводческие районы, где не было скученности людей. В основном, удар пришелся по крупным городам и индустриальным, густо заселенным районам. Такие народы, как наши якуты, чукчи, киргизы, индейцы Канады, может быть совсем не пострадали.
— Так что? В будущем эти народы заселят Европу?
— Вполне возможно. Если, конечно, оставшиеся в живых европейцы не увеличат свою численность. Но на это уйдут столетия.
— Так что единственная наша надежда — дети?!
— Выходит, что так. Но это не все. Мы должны сохранить культуру и дать нашим детям образование. В этом я вижу сейчас нашу главную задачу. Сохранить! Сохранить во что бы то ни стало. Хоть часть культурного наследства, письменность, знания. Собственно, поэтому мы здесь. Мы должны не только собрать как можно больше информации в книгах, что мы и сделали, но и сделать значительные запасы материальных ресурсов, чтобы высвободить время для обучения детей. Если мы сейчас не будем иметь, скажем, одежду, то нам придется изготовлять ее самим. А это займет время и не оставит его для учебы.
