Подозреваю, что мы скатились к этому распорядку жизни сознательно, чтобы реже пересекаться в пространстве и времени.
Иногда я сама не могла понять, почему мы все еще живем вместе, когда эмоционально давно настолько врозь. И мне казалось, что я живу с Сашкой потому, что мне просто не с кем больше жить. А жить без кого‑то я уже не умела. Мне обязательно надо было, запрыгивая под одеяло, нащупывать своей холодной пяткой чью‑то теплую и большую ногу. И я взялась искать другие теплые ноги, которые со временем могли бы заменить в моей постели Сашкины. И довольно скоро появился вполне годный кандидат на эту вакансию.
Как и все в моей жизни, любовник случился вполне осознанно и запланированно. Нет, любовь не напала на меня как убийца из‑за угла, нет, меня не сразили чьи‑нибудь миндалевидные глаза, нет, меня не начал преследовать таинственный незнакомец, перед которым я не смогла устоять. У меня не было оправданий «стихийностью». Это был вполне срежиссированный мною экшн. Еще когда я только составляла вопросы для будущего интервью с молодым режиссером Андреем Суворовым, поставившим скандально–нашумевший антрепризный спектакль «Пять женщин. Четыре стены», смысл которого сводился к тому, что все современные женщины – преступницы, если хорошенько «отколупать» с их лица слой штукатурки, я сознательно планировала так выстроить беседу, чтобы в финале случилось что‑нибудь эдакое, провокационное и щекочущее. Меня вдвойне будоражило предощущение романа со знаменитостью и кайфа от возможности «срежиссировать режиссера». Победить его на его же профессиональном поле. Очевидно, я была скорее карьеростремительная, чем страстная тетка. Профессиональный вызов всегда был для меня заманчивее гендерного.
И все пошло как по нотам. Все‑таки Андрей был младше меня на шесть лет, и ему не хватало жизненного опыта, чтобы играть со мною на равных. Я довольно ловко развела товарища Суворова на то, чтобы он бросился доказывать мне, что и я лично – тоже замаскированная выдающаяся грешница, как и героини его пьесы и как нынешние женщины вообще. А когда он так и не смог обнаружить за мной никаких грехов, но большие таланты к ним, тут же озаботился тем, чтобы восполнить недостачу.
Ну, это я очень грубо пересказываю наш многочасовой словесный спарринг и витиеватый ритуальный танец. Мы весело, колко и фривольно пикировались, интервью получилось замечательное и очень живое. Если бы мой муж интересовался мной, он бы уже тогда должен был насторожиться. Через неделю я приехала к Андрею после спектакля вручить журналы.
Я поднялась к нему в кабинет, устроилась по левую руку от него, мы начали листать журналы при тусклом свете настольной лампочки. Я интимно наклонялась к нему, чтобы ткнуть пальчиком в избранные места и деланно–близоруко щурилась, чтобы наклоняться еще ближе к его пальцам. Они пахли трубкой – он был позер и курил табак. Все шло так, как я себе это и представляла.
Он дочитал свое интервью, рассмотрел фотки и откинулся на спинку кресла. Я повторила его движения и выбросила в его сторону правую руку, ладошкой вверх.
— Я молодец? – с вызовом спросила я и бросила на него провокационный косой взгляд.
Ему ничего не оставалось, как ударить меня по ладони своей ладонью левой руки.
— ЗачЁт! – сказал он и рассмеялся.
Я поймала его руку и легким ударом пальцев подбросила вверх. Он в ответ еще раз ударил меня по ладони. Завязалась детская борьба: он давил на мою руку своей сухой ладошкой с длинными пальцами, пытаясь прогнуть ее. Я сопротивлялась. Я вкладывала все свои усилия в это сопротивление.
— Так не честно! – запротестовала я, отбрасывая волосы с лица.
— Вниз толкать легче, чем удерживать положение! К тому же ты мужчина и сильнее просто исходя из биологии. Давай наоборот!
Теперь уже он перевернул свою левую руку ладонью вверх, и я навалилась на нее всем своим 55–килограммовым весом, даже начала упираться в него двумя руками и слегка привстала. Но он держался, а рука его не провисала и не падала под всей моей тяжестью. Напряжение с обеих сторон было таким, что ни у него, ни у меня не оставалось свободной мощности, чтобы проронить хоть слово. Мы пихали друг друга ладонями и сопели. Наконец силы покинули меня, я в изнеможении упала на спинку сиденья и обмякла:
— Уфф! Сдаюсь, – только и смогла выдохнуть я.
Дышала я сбивчиво и тяжело.
Он также откинулся на спинку своего сиденья, и грудь его ходила ходуном. Я повернула к нему лицо. Мы встретились глазами.
Он резко перегнулся и поцеловал меня туда, куда меня не целовали очень давно – чуть ниже уха.
Я не знаю, как я вела машину. Та осень была в Москве очень туманной и влажно–теплой. Я с трудом разбирала дорогу в этом тумане и в этой утробной темноте. Сотый раз клялась себе, что буду пить специальные капли против куриной слепоты, и понимала, что не стану их принимать. Мне нравился город в этих дурманящих сумрачных парах десятков скрытых под слоями асфальта подземных рек.
Уже через два часа мы точно так же откинулись на подушки гостиничной кровати, как до этого – на спинки кресел после борьбы на руках. И так же неровно дышали. Все случилось. Впервые я изменила мужу.
— Знаешь, ты прав. Все‑таки в нашем мире каждая женщина, если хорошенько покопаться, – преступна, — произнесла я первую фразу после того, как мы вихрем ворвались в эту гостиницу на окраине Москвы.
— Да? – встрепенулся он. – И какое же преступление за тобой?
— Преступление против себя самой. Я живу с человеком, с которым мы давно перестали смотреть друг другу в глаза.
И я с вызовом уставилась Андрюшке прямо в расширенные зрачки. Он не смутился и не отвел взгляда. Мне это понравилось.
Я не думала, что все зайдет так далеко. Я планировала всего-навсего завести любовника и посмотреть, что из этого выйдет.
Мне было интересно, как я изменюсь, имея «душевную форточку». Изменения оказались глобальнее, чем я ожидала. Мне снесло башню. Уже через месяц я могла думать только о нем, если вообще была в состоянии думать. По большей части я тупо улыбалась и не понимала простейших вопросов, обращенных ко мне. Я давала мужу вилку к супу и ставила в своих текстах для журнала столько восклицательных знаков, что корректоры сделали мне коллективное замечание. Меня накрыло…
Мы гуляли по улицам, взявшись за руки, как студенты. И у меня даже не хватало бдительности, чтобы вглядываться в лица прохожих, опасаясь встретить кого‑нибудь из знакомых.
А я понимала, что Москва – достаточно маленькая деревня, и здесь очень велика вероятность случайных встреч с «друзьями семьи», особенно если ты гуляешь по Бульварному кольцу. Но я была так переполнена эмоциями, что тревоге просто не находилось места в моей душе.
