Лев Аскеров - Приговоренные

«Вряд ли», — усомнился Озаренный, когда Кроткий, после просмотра Чарушей и Пытливым фотографий, высказал ту же самую мысль.

Кроткий спорить не стал. А Верный сказал, что Он, имея ввиду Всевышнего, наверняка основательно замутил ей память, запрограммировав ее включение на встрече с ними.

Верный оказался прав. Так оно и получилось. Чаруша — вспомнила, а Пытливый стал знать отца в лицо. Трудно было поверить. И тогда было трудно и сейчас, когда он живой, чуть вразвалочку шел к нему, наверняка зная к кому спешит.

— Что с тобой, сынок? — спрашивает он, усаживаясь рядом.

— Папа… — не то спросил, не то простонал Пытливый.

— Я, родной мой. Я… — пряча глаза и, привлекая сына к себе, с дрожью в голосе говорит он. Я знал тебя всегда. Я видел тебя… Он меня наказал, но не так жестоко, как кому-то кажется… Я выполняю другие, не менее важные Его задания. Я занят по макушку. Мне интересно… И Всевышний также любит меня, как и раньше, сынок. Сейчас Он заставил меня оторваться от неотложных дел и прибыть сюда. К тебе…

— Жалеешь? — спросил Пытливый.

— Теперь уже нет, — искренне ответил Строптивый. — А маму видел?

— Я сразу к тебе.

— Надо было сначала к ней, — сказал он.

Строптивый не возражал. Вместо этого он уверенно сказал, что они: и Чаруша, и Пытля, и он скоро будут вместе.

Строптивый крепко прижав к плечу сына, не без ноток радости в голосе повторил:

— Понимаешь, мальчик мой, вместе…

Пытле было хорошо. Он смежил веки, и обняв отца за плечи, притих, с упоением слушая гулкие удары очень родного ему мужественного сердца. И этот гудящий на весь горный кряж басовитый гонг отцовского сердца и его ровное мощное дыхание действовали на Пытливого лучше всяких успокоительных снадобий. Теперь он не один. За него есть кому вступиться. С ним — отец. И какой! Сам Строптивый. Фаворит Всевышнего…

Он снова почувствовал себя маленьким. И снова спазм сдавил горло. И из глаз опять потекли горячие струйки слез.

— Да что с тобой, сынок? — настойчиво, с проникновенной участливостью поинтересовался отец. — Меня отчисляют.

Как ни неприятно это было услышать, Строптивый все-таки облегченно вздохнул. Он полагал, что хуже.

Для Пытливого случившееся воспринималось страшной трагедией… Для Строптивого — нисколечко. Правда, Высшую Школу Удостоенных, действующую при Всевышнем, он не кончал. Он учился и неплохо в Альфийском университете, тоже считавшимся в ВКМ престижным. И это ему не помешало добиться успехов. В одной из экспедиций Всевышний, как говорится, положил на него глаз. Строптивый, конечно, об этом не знал. Он продолжал с упоением и рьяно работать. Добросовестно писал отчеты. Публиковал на их основе научные статьи. В тридцать восемь лет выдал монографию, в которой детально исследовал возможность создания других Вселенных, дабы сократить срок пребывания в летаргии душ, по долгу ожидающих в шлюзах своей очереди жить, а потому теряющих качество программ, заложенных в них Службой Всевышнего…

За этот труд Строптивый получил высокое звание ученого Удостоенного первой категории с присвоением ему права ношения двухярусного Нимба второй степени. Среди молодых ученых ВКМ у него появилось много сторонников.

Молодые стали теснить «старичков», которые, по правде говоря, и не пытались вставлять им палки в колеса. Напротив завидовали их свежему и острому взгляду на привычные им вещи… Именно в те времена Строптивый сблизился с Озаренным, Верным и Кротким… В тридцать девять лет Всевышний поручил ему организовать экспедицию по созданию и обустройству Вселенных Шестого Луча ВКМ. И Строптивый позвал к себе под знамена своих единомышленников. И Озаренный, Верный и Кроткий охотно отозвались… А сколько тогда им было лет?… Одним словом, мальчишки…

А Пытле сейчас сколько? Сорок три года. Самый цвет молодости. Хорошо, что произошло это с ним сейчас. Крепче станет. Помудреет. Хуже, когда все идет без сучка и задоринки. Испытания либо ломают, либо творят человека. Пытля еще не понимает этого. Для него происшедшее — конец света. Hо оно его не сломит. Это ясно уже теперь. Он не стал ныть да хныкать прилюдно, чтобы разжалобить и вымолить снисхождения. Знает — виноват и готов отвечать.

Парень крепок уж тем, что предпочел уединиться. Собраться с мыслями. Проанализировать и свой поступок, и тактику своих действий. А слезы — это ерунда. Кто в свой судный час не захотел бы припасть к матери или отцу и исповедаться? Нет таких! Разве те, кто не имел их. Таким потяжелей. И хорошо, если такой верует в Бога. И хорошо, если он знает дорогу в храм… А с Пытлей — Бог и его родители.

Он звал мать и думал не о себе, а о ней. Как больно ударит его беда по несчастной женщине. Она всю жизнь мечтала дать сыну блестящее образование. Чтобы он стал как отец — сподвижником Самого Всевышнего. Это единственное, что оставалось в ее памяти о муже… И посвятила всю себя сыну и светлой памяти любимого человека.

Скудные ее заработки уходили на начальное образование мальчика. А тот особого рвения к учебе не проявлял. Сколько раз она плакала после бесед с педагогами, настоятельно советовавшими ей перевести сына из их дорогостоящего и авторитетного учебного заведения, куда она его поместила, в заведение попроще. Чаруша однако, гнула свое. И непоседливое чадо ее средненько, но окончило десять классов. Для учебы в институте, даже в их нестоличном городишке, требовалось средств побольше. Пытля пошел работать. И вот тут у него нежданно-негаданно вспыхнуло острое желание учиться. Неуемная страсть знать, что делают эти важные мэтры, у которых он работал вроде мальчика на побегушках.

Вот когда Чаруша увидела в сыне то, что ей хотелось видеть — алчную, просто сумашедшую страсть к знаниям. Он не знал вечеринок. Он копался в книгах, влезая в них по уши. Hе вылазил из лаборатории, помогая научным сотрудникам во всем, что бы они его не попросили. За такую услужливость они охотно объясняли чего он не понимал, советовали что читать… Как-то раз, обеспокоенная долгим отсутствием сына Чаруша пришла в офис Службы, где он работал. Как ей было приятно узнать, что ее мальчик за полтора года долужился до старшего лаборанта, а руководитель сектора, седовласый профессор сказал:

— Ваш мальчик даровитый. Ему надо учиться дальше. Очень может быть, что Служба возьмет на себя финансирование его учебы.

Слова эти звучали для нее сладостней самой задушевной песни.

Спустя год Пытливый стал студентом местного университета. Факультет он выбрал не простой — Технология обустройства Миров. Или кратко ТОМ. Ему в ту пору стукнул двадцать первый год. В двадцать пять он окончил университет с Золотой медалью. Медаль имела большой вес. Ею награждали не решением местного университетского руководства, а решением Жюри Ученого Совета планеты. Потому она имела высокий статус и давала своему обладателю немало льгот. От права выбора места работы — практика или наука — до права поступления в ВШУ без обязательной пятилетней отработки.