Когда еда с подноса исчезла, на пороге появился один из ‘бультерьеров’, в который раз подивив девушку своей расторопностью, и забрал пустую посуду.
Ворковская уселась удобнее и задумалась. ‘Думу думать‘ стало для нее единственным и постоянным занятием в этом каземате. Если б она столь сильно напрягала свои извилины на воле, то, наверное, через месяц снискала бы славу Кузанского или Бейли. Однако дома не до того было, других забот хватало, а здесь заняться больше было нечем.
Ей не давала покоя информация о контролере. ‘Горе от ума’, предписанное министерством просвещения для глобального изучения по школьной программе, Аленой было проигнорировано и поэтому мысль: а не вытащить ли контролер и не выкинуть на фиг, гуманоидам назло - казалась весьма удачной. Она тщательно осмотрела рану, прикинув его местоположение, и озабоченно осмотрелась вокруг: хирургических инструментов и наркозных масок не наблюдалось. Это смущало. Ни камикадзе, ни мазохистской она не была, а к суициду относилась, как к тяжелому поражению психики и нервной системы в целом. Однако, чтоб претворить свою идею в жизнь, нужно было плотно познакомиться с каждой из ипостасей: сначала, как камикадзе, залезть к себе в рану и, стойко и радостно претерпевая боль, как истинная мазохистка, вытащить контролер, чтоб впоследствии с гордой решимостью умереть от сепсиса или кровопотери, как заправский самоубийца.
Нет, конечно, причислиться к лику адекватных личностей при всем уважении к себе любимой, Алена уже не могла. Общение с инопланетянами и длительное пребывание в безвременье накладывали свой отпечаток и на поведенческий, и на психический уровень, а уж мысль о мужественном изнасиловании собственного тела с целью извлечения треклятого приборчика отдавала явной клиникой, но вот вопрос: а есть ли у нее выбор?
Есть. Смириться и стать примерной рабыней. А если учесть манеру обхождения и взгляды, которые на нее бросают, что Лоан, что другие флэтонцы, то расширение круга обязанностей неминуемо, и станет она банальной …наложницей.
Бр-р! Алену передернуло. Выходит, она берегла себя для этих моральных уродов? Нет, эта дорога для нее однозначно закрыта, даже мысленно, иначе она не только контролер без наркоза вытащит, но и сонную себе ногтем вскроет и не поморщится, лишь бы не досталось ее бренное тело злобным гуманоидам.
Алена встала и нервно заходила по комнате, ежась то ли от холода, то ли от страха. Срочно требовались разумная идея, реальный план спасения, но, увы, в голове было пусто, как в сельпо села Голодранцево Захолустьинстинского уезда Шаропокатихинской губернии.
‘Поскрести по сусекам’ ей не дали. Стена открылась, и в комнату ввалился бессменный Вейтклиф. Он подвигал челюстями, поиграл бровями, что-то промычал и шумно вздохнул. По всему видать, мыслительный процесс давался ему с трудом, а уж словообразовательный вообще был не доступен. Алена хмыкнула и решила помочь, авось зачтется: ’Господь жалел и нам велел.’
–– Опять к кафиру?
Вейтклиф засопел, сжал кулаки и шагнул к ней:
–– Кьяро…–– с трудом произнес он и смолк. На большее, видать, не хватило. Взгляд обиженного ребенка, губы надуты…
‘Сам дурак!’- чуть не ляпнула девушка, но странный взгляд и поведение стража вовремя ее остановили.
–– Что такое - кьяро? –– спросила она с любопытством.
–– Ведьма! –– выдохнул он и бросился к ней.
‘Многообещающее начало..’–– подумала Алена, уворачиваясь и отходя в сторону. Вейтклиф загреб лапищей воздух, споткнулся, сообразил и обиженно взревел.
–– Что надо-то? –– выгнула бровь Алена, пытаясь получить объяснение странным пируэтам и мысленно прикидывая путь отступления. На мордочке ‘гоблина’ проступала решимость японского самурая. Это всерьез тревожило.
–– Что случилось?..
Зря, ох зря! Разговаривать с больными инопланетянами, что травить разъяренных орангутангов - могут покусать.
Этот не кусал. Этот пытался схватить. Алена сначала успевала избежать тесной встречи, но долго бегать по железной коробке, размером 5 на 5, наперегонки с инопланетной гориллой было проблематично, и естественно Вейтклиф ее настиг.
Ворковская мысленно простилась со всеми родными и приготовилась к долгоиграющей экзекуции, с длительным болевым ощущением. Ей и в голову не приходило, что парень пожаловал сюда не за возмещением недавнего убытка его ‘чести и достоинству’, а за физическим удовлетворением, избавлением от снедающего его голода.
Он хрипел, как раненый зверь, пытаясь впиться Алене в губы, заламывал руки, раздирая одежду, сильный, как тайфун, напористый, безумный.
Девушка и сама обезумела, запаниковала, как только поняла его намерения. Омерзение, ужас, стыд нахлынули разом, и она зашлась в крике, пытаясь ударить посильней, укусить насильника, вывернуться из его рук, но Вейтклиф был словно выкован из железа –– ни один удар не достиг цели, не заставил его поморщиться, не говоря уж, отступить и опомниться. Она, захлебываясь слезами, еще сопротивлялась, рвалась, царапалась, извивалась, но сил становилось все меньше и на краю сознания замаячило отчаянье. Надежды не оставалось: Вейтклиф прижал ее к полу всем весом, одной рукой пытаясь содрать одежду, другой, вцепившись в волосы, придерживал ее, настойчиво желая завладеть ее губами и ртом.
Она ничего не понимала от охватившего ее панического ужаса, когда в комнату ворвались трое: Лоан и два робота, и оттого не заметила их. Роботы оторвали Вейтклифа от девушки и выкинули за дверь, как щенка, а Рэй попытался поднять Алену и успокоить. Но та ничего не соображала, продолжала всхлипывать и колотить руками уже по кэн, пытаясь отползти.
–– Хватит! –– прикрикнул он, и девушка очнулась, затихла, непонимающе уставилась ему в глаза, дрожащая, жалкая, раздавленная.
–– Вставай, –– приказал он, протягивая ей ладонь, но она смогла лишь сесть, прикрывая руками разодранную кофту на груди. Взгляд безумный, затравленный. Рэй сжал зубы: вид девушки рождал в нем незнакомое чувство жалости и обострял до физической боли естественное желание, с которым он, как и остальные члены экипажа, не мог и не желал ни бороться, ни игнорировать. Нет, Вейтклифа он не осуждал.
Лоан поднял девушку и потащил в ванную комнату. Холодный душ привел ее в чувство, но усугубил физический дискомфорт. Девушку заколотило в ознобе, зашатало, затошнило. Рэй помог ей освободить желудок, поддерживая за талию, помог умыться, переодеться, укутал полотенцем и отвел в комнату. Однако, состояние Алены не улучшалось. Она по-прежнему дрожала и всхлипывала, кутаясь в полотенце. И взгляд девушки Рэйсли не нравился.
