«Отец мой, отец, пастор, Господи Боже, помогите, пожалуйста. Умоляем вас, пустите нас», — раздались крики на английском и французском. Пастор Льюис глубоко вздохнул и медленно открыл дверь, держа руку на пистолете в готовности, чтобы, если на то будет воля Господня, выстрелить. Но перед тем, как он успел заговорить, в церковь вбежало несколько мальчишек, от четырёх до шести лет отроду. Дети дрожали так, будто долго стояли на жутком морозе, выдавшемся этим вечером. Затем зашла мать, причитающая на испанском. На руках у женщины был младенец, плакавший у неё на груди. Следующей была семья из четверых человек из Де Витта, которую пастор мгновенно узнал. «Док Уилсон, что заставило вас появиться здесь в столь ранний час?» — спросил пастор. «Сэр, умоляю вас укрыть нас. Эта семья пришла ко мне за медицинской помощью. Но я не успел сказать и слова, как появились люди из иммиграционного контроля. Они угрожали бросить за решётку всю мою семью за то, что я просто делал своё дело. У младенца лёгкое обморожение, а другие дети скоро заболеют, если их не покормить и не уложить спать в тёплом месте. Такое ощущение, будто федеральные власти на нас охотятся. Я ничего такого не сделал, но они конфисковали столько наших вещей!» — доктор сделал паузу, он выдохся после пробежки до церкви и едва боролся со слезами. «Ээээ, они и за нами пришли», — продолжал он. «Я знаю, я всегда громко озвучивал своё несогласие с правительством, но вот появилась эта семья, и тут понеслось. Как добропорядочные христиане мы попытались им помочь, но такое ощущение, будто бы нас подставили. У нас забрали еду, наши личные вещи, да практически всё, что у нас было, будто бы нас грабили. Как только у нас появилась возможность, мы взяли эту бедную семью с собой и побежали из дома. Пожалуйста, отец, помогите нам».
24 февраля 2010 18:10, восточное время
Дорога становилась всё хуже и хуже. Тихо, почти цепенея от ужаса, Сэнди заговорила: «Мама», — она очень любила начинать так разговоры и письма к ней, — «Мне становится страшно. Дороги быстро покрываются льдом, а вокруг так темно. Как думаешь, Том не спит, ждёт нас?» Лилан поняла, чего она боится, когда град всё сильнее и сильнее начал стучать по дороге и по крыше их автомобиля — типичная ситуация для тёмных февральских ночей на севере Джорджии. «Сэнди, дорогая, если ты сконцентрируешься на дороге, я обещаю беспокоиться за двоих. С твоего позволения, закурю Кэмэл».
Она знала, что эта короткая фраза расстроит дочь, но всё равно достала из сумочки короткую сигарету без фильтра и приоткрыла окно, на секунду впустив в машину порыв холодного воздуха. Её старый добрый «Ронсон»[35], её последняя любовь покинула свой карман, чтобы зажечь лучиной её сигарету. Сладковатый запах табака растёкся по салону, заставив Сэнди закашлять и громко высказать своей маме: «Мам! Почему это сейчас надо делать? Мне сконцентрироваться надо!» Лилиан подавилась дымом и проговорила сквозь кашель и смех: «Вот видишь. Ты не всё своё внимание уделяешь дороге. Давай-ка, доставь нас с тобой до дома, а я буду наслаждаться своими запасами, которые я скопила за долгие годы. Этой сигарете примерно три года, и чёрт меня возьми, если я её затушу, чтобы уважить твою политкорректную задницу. А теперь послушай маму, сконцентрируйся на дороге и вези нас к себе домой!»
Сэнди ничего не оставалось, кроме как приоткрыть окно и улыбнуться. «Мам, я тебя люблю», — пробормотала она и поставила компакт-диск с концертной версией песни «Интересно, как утекает сквозь пальцы время» Вилли Нельсона. В это время её мать наслаждалась моментом, который вполне возможно, скоро покажется многим другим людям роскошью. Доехав до своего района, Сэнди отметила, что старая улица выглядит страшновато — из-за того, что отключили электричество (этот факт её совсем не удивил). «Мам, прости, что я не сразу за тобой поехала. Мне показалось, что тебе нужна наша помощь, а выходит, что помощь нужна нам», — глубоко вздохнув, сказала Сэнди, сбрасывая скорость ниже десяти миль в час и молясь о том, чтобы джип не съехал с дороги. «Сэнди, дорогая, я тут скорее для того, чтобы тебя научить. А ну-ка полегче с педалью газа пока мы пытаемся проехать через это дерьмо. Я хочу доехать до дома в целости и сохранности», — ответила мать. Сэнди слегка улыбнулась. Затем, когда она поворачивала на подъездную дорогу к дому, ей на глаза попался почтовый ящик, который она так хорошо знала, и счастье уступило место тревоге. «Мама, что-то не так», — прошептала Сэнди. На фасадном окне красовалась большая трещина, будто кто-то кидал в него что-то тяжёлое. Кроме того, в доме не горели огни, будто её муж сбежал. Лилиан полезла в сумку, но в это время Сэнди сказала: «Давай-ка я посмотрю, что с дверью, мам». И не успев услышать просьбу Лилиан подождать, она вышла из машины на обледенелую дорожку и медленно пошла к входной двери.
Пока дочь открывала входную дверь, Лилиан держала руку в сумке, с одной стороны моля Бога, чтобы ей не пришлось действовать, а с другой надеясь, что в доме Сэнди всё было нормально. Открыв входную дверь, Сэнди поколебалась и крикнула: «Том, Том, ты дома?» Она чуть не закричала, когда ей в лицо ударил луч фонаря и откуда-то раздался искажённый до неузнаваемости голос: «Ми-иллая, д-детчка, это ты?» Страх и облегчение Сэнди мгновенно уступили место ярости — они хлопнула дверью и начала кричать, совершенно забыв про мать, сидевшую в джипе на подъездной дорожке: «Ты тупой идиот! Только не говори мне, что ты пьян! Не может быть! Я тебя предупреждала! Я говорила, что будет, если ты ещё хоть раз напьёшься! Я просила тебя не сдаваться! Ну почему?! Почему?! Почему?! Ты нам сейчас нужен как никогда. И всё равно, будучи единственным мужиком в доме, ты можешь думать только о…», — она сделала паузу, рыдая в рукав своей куртки: «Да как ты смеешь! Мир разваливается на куски, ты нам нужен, а у тебя напрочь съехала крыша. Том, Боже мой, ты нам сейчас нужен как никогда, однако ты продаёшь нашу туалетную бумагу и оставляешь нас с мамой одних тем, что напиваешься в слюни! Будь ты проклят!»
Том запнулся, бедняга чуть не плакал. «Милая, мне очень жаль, правда», — пробормотал он и выпалил: «Я думал, что ты погибла, ты ведь не звонила совсем. Пожалуйста, детка, прости меня, я идиот, я знаю, я знаю, знаю…», — пока он говорил, спотыкнулся и упал на колени, было похоже, что он умоляет простить его, а Сэнди пялилась на темневший вверх потолок, будто бы придумывая для него наказание. Тут вошла её мать, затушила кэмэл о рыдающую голову Тома, и похлопала его по лбу чем-то металлическим и холодным. Сэнди едва сдерживала смех. «Мама, пожалуйста, не стреляйте в меня!», — громко закричал пьянчуга. «Поднимайся, парень!» — сказала Лилиан, со смехом показывая ему фонарик-брелок и бросая в сторону окурок сигареты. «Если это не привело в чувство твою жалкую задницу, то я не знаю… Вам пора повзрослеть, мистер, и сегодня ночью я вам это устрою, обещаю, СЭР!» — сказала Лилиан тем авторитарным голосом, которым могут говорить только бабушки. «Да, мэм», — на большее Тома не хватило, он был вовсю занят сбором снега с порожка, чтобы охладить ожог, который оставила на его макушке сигарета. Сэнди наконец-то смогла выдохнуть. Наконец-то кто-то взял бразды правления в свои руки на время всего этого беспорядка, и возможно, они смогут всё это пережить.
