ее слышать.
Рене Толедано выступает с лекцией в Сорбонне после минуты молчания в память о Самюэле Пати.
– Мы провели минуту молчания, но в некоторых лицеях ученики при этом хихикали или говорили: «Поделом ему, заслужил!» В своей последней работе я исследовал отношение историков к правде и ко лжи и сравнил их со следователями. Добавлю, что историки – еще и бойцы: обнаружив правду, они ее распространяют. Беда в том, что правда чаще всего мало кому нравится. Мой отец говорил: «Привыкшим жить во лжи правда всегда кажется подозрительной».
Рене пишет мелом на большой грифельной доске: «ИСТОРИЯ ИСТОРИКОВ».
– Если попытаться выяснить, кто первым сказал себе: «Расскажу-ка я, чем на самом деле занимались наши предки», то придется заняться временами 15-тысячелетней давности, когда появлялись настенные рисунки в пещерах Ласко и в других местах, первые изображения сцен охоты и племенных войн. «Вот чем занимались наши пращуры», – следует из этих рисунков. Такова одна из гипотез о смысле первобытного искусства.
Рене невольно вспоминает Маркуса, малюющего на стене пещеры в своей прежней жизни.
Это уже слишком – восхвалять похитителя моей женщины!
– Потом, шесть тысяч лет назад, одновременно в трех разных местах возникла письменность. Перечислю эти места в том порядке, в котором их открыли археологи: сначала Шумер на территории нынешнего Ирака, потом Египет, наконец, древние евреи на территории нынешнего Израиля.
Эти виды письменности, естественно, не похожи друг на друга. У шумеров это пиктограммы, у египтян – иероглифы, у евреев – идеограммы.
Самый древний из известных нам историков – Гильгамеш. За 2600 лет до нашей эры он рассказывает о подвигах царей Урука. Следующим можно назвать фараона Эхнатона, продиктовавшего в 1350-е годы до нашей эры тексты о жизни своего народа, а не только его правителей. Наконец, в 1300 году до нашей эры пророк Моисей продиктовал первые пять книг Библии, среди них – Бытие, где рассказано о сотворении мира, и Исход – о выходе еврейского народа из Египта.
Совершим огромный прыжок во времени: в 480 году до нашей эры родился Геродот. Этот древнегреческий историк и географ посвятил жизнь подробному и самостоятельному, не под диктовку правителя, перечислению событий своего времени, мест и дат. Это уже свободное повествование, не подчиненное никакому политическому проекту.
Рене пишет на доске «Геродот Галикарнасский» и даты его жизни и смерти.
– Далее, я хочу напомнить вам о другом греке, Ксенофонте, старавшемся усовершенствовать геродотовскую технику «объективного» изложения в повествовании о Пелопоннесской войне Афин и Спарты. Закончу «греческий» раздел Полибием, резюмировавшим в хронологическом порядке все события по годам.
Говоря, Рене Толедано расхаживает между рядами.
– Переходим к римлянам, которые обычно просто подражают грекам. Светоний в своей «Жизни двенадцати Цезарей» кладет начало жанру исторической биографии.
Он дает слушателям время записать услышанное, а потом продолжает:
– Теперь мы сделаем прыжок в две тысячи лет и две тысячи километров, во Францию 1833 года, к Жюлю Мишле, возрождающему интерес Франции к ее собственной истории своей монументальной «Историей Франции» из шести больших блоков, на которой основаны все школьные учебники, издаваемые с тех пор. Однако только в 1877 году, после разгрома, устроенного французам немцами под Седаном, наши власти поймут важность преподавания молодежи национальной истории. Они проведут реформу, в результате которой в университетах появятся позиции лекторов по истории. До того этот предмет, считавшийся второстепенным, был частью других дисциплин – религии и философии. Вот почему сейчас Сорбонна и другие университеты Франции готовят преподавателей истории, те дают знания ученикам, и так далее.
Рене Толедано заключает:
– Преподавать историю – нелегкое ремесло. Что бы ни говорил историк, найдутся не согласные с его представлениями. Нужно готовиться к непониманию. И под конец – маленький совет, фраза Оскара Уайльда: «Хотите говорить людям правду – смешите их, иначе им захочется вас убить».
Уже полдень, лекция завершена, Рене стоит вместе с Александром в парадном дворе Сорбонны.
В этот раз студенты тоже раздают листовки, только не крайне правого, а крайне левого движения. Активист подходит к ним и протягивает листовку. Рене косится на нее и читает: «Нет сионизму», «Палестина победит», «Солидарность с угнетенными народами», «Освободить оккупированные территории!» Тут же изображен сжатый кулак, только не черный, а красный.
У Александра раздосадованный вид.
– Это друзья моей дочери. У правых и у левых активистов разный словарь, но по сути они очень похожи.
– Противоположности притягиваются, – подхватывает Рене.
– Даже перед самой Второй мировой войной, при подписании советско-германского пакта 23 августа 1939 года, некоторые левые деятели предпочли примкнуть к правым, сторонникам Германии. Например, Жак Дорио, один из лидеров французской компартии, без всякого смущения сколотил открыто коллаборационистскую, пронацистскую группировку. Сам Сталин не скрывал своего восхищения Гитлером.
Александр берет листовку, комкает ее и баскетбольным броском отправляет в урну.
Студенты вокруг них курят, пьют кофе, работают на ноутбуках.
– Вижу, ты недоволен, Рене, – говорит Александр. – Тебе не дают покоя фашисты и коммунисты?
– Вовсе нет, я равнодушен к этой публике.
– Тогда в чем дело?
Рене качает головой. Александр дает ему сигарету, он не отказывается.
– Сегодня утром от меня ушла Опал, моя подруга. Ушла к своему новому патрону. До кучи позавчера явился судебный исполнитель с предупреждением о скорой продаже с торгов баржи, служащей мне домом.
– Да, не везет…
– Жизнь – череда проблем. Просто сейчас их скопилось слишком много.
Александр достает трубку, закуривает, дает прикурить Рене. Они молча курят.
– Я рассказал Мелиссе о нашем сеансе регрессивного гипноза вчера вечером, когда я узнал о своей жизни крестоносца в Иерусалиме в 1099 году.
– Она сохраняет скептицизм?
– Говорит, страсть к Средневековью доведет меня до веры в сказки с рыцарями, принцессами и драконами.
– Ваш вчерашний энтузиазм дал слабину?
Александр грустно кивает.
– Ты на меня не сердишься?
– Нет, – отвечает Рене. – Эта ситуация напоминает мне о платоновской аллегории пещеры: тех, кто видел наружный мир и рассказывает о нем, поднимают на смех или обвиняют во лжи. Они сами уже сомневаются, что видели свет. Часто бывает трудно положиться на собственный опыт, проще довериться мнению большинства сородичей. Такова человеческая натура.
Александр выдыхает дым.
– Знаешь, это все же перебор – твой коридор с дверями в прошлые жизни…
– Если бы я сам этого не пережил, то ни за что не поверил бы, – соглашается Рене.
– Как же тогда понять, правда это или сон?
– Полной уверенности все равно никогда не будет. Но при этом три четверти планеты верит в Бога, хотя Его они тоже никогда не видели… Опыт регрессивного гипноза имеет, по крайней мере, то преимущество, что
