– Шутка типа не бей лежачего не прокатит?
Я не повернула голову, продолжая глядеть в окно. Пусть думает, что я впала в кататонию.
– Ты всегда такая злая? – не отставал парень.
– Да, – машинально ответила я, желая, чтобы он ушел. Чтобы они все отстали.
– Прелестно. Но я все равно кое-что тебе принес и приглашаю на вечернюю партию в карты. Свои рога и вилы не бери. – Он положил передо мной большую хлебную палочку. Я смотрела на нее, не поднимая взгляда на парня. – На очень эксклюзивную партию в карты, – добавил он.
В его голосе слышалась улыбка. Я взяла хлебную палочку, оглядела со всех сторон и откусила. Ничего не сказав, я вернулась к созерцанию потемневшего неба. Надеюсь, скоро пойдет дождь.
– Спасибо – пожалуйста, – обескураженно произнес парень. – Может, увидимся.
Я подождала, пока он отойдет, и обернулась. Он сидел на диване с рыжей девчонкой и заливисто хохотал, будто мы не в Программе вовсе, а на вечеринке у одноклассника в цокольном этаже.
Хлебная палочка оказалась очень сухой, я боялась подавиться. В этот момент парень поглядел на меня через плечо. В его темных глазах была тревога. Я отвернулась.
– Когда вы с Джеймсом начали встречаться? – спросила доктор Уоррен. Я разглядывала ее, отмечая, как от таблетки начинает расплываться в глазах. Сегодня она собрала волосы в пучок; макияж и брючный костюм прекрасно сочетались. Она совершенство. И при этом фальшивка.
Я в Программе уже почти неделю. Принимаю таблетки, когда их предлагают, предпочитая спать, а не жить настоящей жизнью. Хотя я не доверяю доктору Уоррен – ни грамма, – но я беру таблетку со стола, когда вхожу. Во время психотерапии прошлое становится четче, будто таблетка помогает сфокусировать внутреннее зрение. А когда думаю о Джеймсе, я уже не одинока.
– Мне не хочется сегодня говорить, – сказала я, желая оставить свои мысли при себе.
Она вздохнула.
– Это можно понять. Но мне просто любопытно узнать о вас двоих. Ведь именно Джеймс настоящая причина твоего гнева.
– Вовсе нет, – живо ответила я. – Он единственный, кто мне не безразличен, остальное неважно.
– Но ты злишься.
– Потому что вы его забрали. Вы его изменили.
– Не я, Джеймс был в другом корпусе. Но у меня была возможность просмотреть его историю болезни. – Она понизила голос: – Там есть запись, что Джеймс пытался покончить с собой уже в Программе. Ты предпочла бы видеть его мертвым?
Ее слова резанули меня как ножом, я схватилась за сердце. Джеймс пытался себя убить? При одной мысли об этом из глаз покатились слезы.
– Нет, – прошептала я. – Этого я не хочу.
– Хорошо, Слоун, – похвалила врач, будто за правильный ответ. – Именно так и надо реагировать, когда кто-то хочет совершить самоубийство. Расскажи мне о Джеймсе. Вот увидишь, от этого тебе станет легче.
Всхлипнув, я закрыла рукой лицо, вспоминая, какими мы с Джеймсом были раньше.
– Я старалась его избегать, – начала я, расслабляясь. – Когда он приходил к Брэйди, я выходила из комнаты или делала вид, что не замечаю его. Несколько раз Джеймс спрашивал, все ли со мной в порядке, но я не могла смотреть ему в глаза после того, что случилось в палатке. Брэйди сказал, что я веду себя странно. – Тихо засмеявшись, я опустила локоть, вспомнив, какое лицо при этом сделал брат. – Через несколько недель Джеймс начал раздражаться и даже дал Брэйди пять баксов, чтобы тот вызвал меня в кухню. Я думала, он надо мной издевается, но когда, рассердившись, ушла в свою комнату, все изменилось.
– Каким образом? – спросила доктор Уоррен.
– Джеймс пошел за мной наверх, сказав Брэйди, что идет извиняться. Когда он постучал, я сперва не хотела его пускать, но он сказал волшебное слово «пожалуйста», – улыбнулась я, вспоминая его голос и мягкие, страстные слова, нашедшие путь к моему сердцу. Даже тогда я не могла ему противиться.
Я подождала, прежде чем рассказать доктору Уоррен остальное. Лекарство разливалось по жилам, наполняя меня спокойствием. Мне хотелось все рассказать, но сперва я решила воскресить тот момент для себя, ища уединения в Программе.
Открыв дверь, я увидела, что Джеймс прислонился к косяку с самым несчастным видом.
– Ты меня ненавидишь, – заявил он.
– Нет.
– Тогда почему игнорируешь?
Я опешила и выглянула в коридор, не слышит ли кто.
– А тебе что с того? – спросила я. – Ты уже сказал, что нельзя… – Я показала между нами. Щеки горели от смущения.
– Мало ли я глупостей говорю, Слоун. Почему ты запомнила именно эту?
Я опешила. Он что? Неужели он…
Джеймс распахнул дверь и вошел, прикрыв ее за собой. Я смотрела, не понимая, что он задумал.
– Понимаешь, в чем дело, – начал он. – Я не хочу тебя любить. – У меня упало сердце. – Я даже не хочу замечать, что ты красивая. Я хочу вымазать тебя грязью и насмехаться над твоими волосами. Я не должен мечтать тебя обнять. И, уж конечно, не должен сейчас думать о том, чтобы поцеловать тебя.
Я ахнула. Жаркая волна поднялась изнутри до корней волос, но я страшилась того, что сейчас случится и что это будет означать.
– Даже не думай меня целовать, – предупредила я, отступая на шаг. – Это все испортит.
– Знаю! – сказал он и, с явным раздражением оглядев мою комнату, спросил: – Что ты наделала?
– Я?!
– Господи, – продолжал Джеймс, не обращая внимания. – Ты хоть представляешь, скольких девушек я мог полюбить? А влюбился – страшно сказать – в младшую сестру своего друга!
Щекотка под ложечкой разрослась до эпических размеров.
– Я тебе нравлюсь?
Джеймс наморщил лоб, будто решив, что я дура.
– Да, Слоун.
– И ты был со мной груб, потому что…
Неожиданно лицо Джеймса разгладилось. Он засмеялся.
– Точно не знаю, но я пытался невзлюбить тебя после того, как в палатке у меня встал, так что…
– Что?
– Проехали. Слушать надо было. Целоваться мы не будем, – сказал он так, будто я это предлагала. – Может… Не знаю, может, если мы начнем встречаться, то обнаружим, что вовсе не так уж нравимся друг другу. Вдруг ты меня еще возненавидишь – я бываю таким козлом…
Я сдерживала улыбку.
– Джеймс, я знаю тебя со второго класса, куда нам лучше узнавать друг друга?
Некоторое время он обдумывал мои слова.
