А закончилось все так, как и должно было закончиться: Татьяну забрал из роддома Женя. Потому что именно ему она подарила эту привилегию. При этом он еще и чувствовал себя избранным и страшно польщенным.
В 34 года она стала мамой очаровательной девочки, которую назвала Катей. Ребенка логично записали на Рождественского.
Тем более что за все это время Женя и Таня так и не развелись.
— На самом деле она очень хорошо относилась к папе и сильно его любила, – с жестокой пацанской искренностью рассказывал мне Петя. – Но все‑таки не смогла уйти к нему. Потому что она очень жалела тебя и не хотела причинять тебе никакой боли. Она очень верит в закон космического равновесия и в то, что на чужом несчастье счастья не построишь. Что если ты сделаешь кому‑то плохо, то судьба обязательно накажет за это.
А знаешь, почему? Вообще‑то, это страшная–страшная тайна, но я знаю. Тетя Таня рассказывала, что ее муж дядя Женя в свое время жестоко бросил женщину, которая от него забеременела.
И за это судьба его и наказала, лишив возможности иметь детей. Так что ты не должна плохо думать про тетю Таню и Катю.
Они к тебе очень хорошо относятся.
Все‑таки я вырастила потрясающего идиота, склонного к инфантилизму. Только дебиловатый инфантил смог бы выдать мне всю эту информацию, да еще в такой форме…
Впрочем, кого еще можно было родить от моего мужа? Мало того что он заделал ребенка на стороне, у него еще хватило ума познакомить своего законнорожденного сына с незаконнорожденной дочерью. «Брат и сестра должны знать друг друга.
Когда вы вырастете, вы поймете, как это здорово – иметь родного человека, знать, что у тебя большая семья, которая всегда придет на помощь», – вещал им Сашка. При этом Таньке он счел возможным показывать моего сына, а мне ее девку – нет.
И даже смог добиться от Сашки, чтобы он столько лет молчал и хранил папин секрет.
В общем, наибольшей идиоткой в этой истории выглядела я.
Теперь меня уже не удивляли те загадочные взгляды, которые бросала на меня Танька в пансионе: я тоже всегда с нездоровым интересом разглядываю всяких даунов, дурачков и уродцев. Но при этом очень пугаюсь, когда они замечают мой интерес и начинают зырить на меня в ответ. Прямо съеживаюсь вся.
Очевидно, у Таньки на меня была такая же реакция.
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Такой потрясающе никчемной я не чувствовала себя еще никогда. Даже тогда, когда брилась налысо, я ощущала свою жизнь более ценной и осмысленной, чем сейчас, когда я четко знала, что, по крайней мере, треть жизни меня обманывали, что у моего мужа, у моего сына, у моей семьи была важная другая жизнь. Были общие секреты от меня. В то время когда я загибалась, ампутируя себе все живое без наркоза непонятно ради чего, какая‑то черноволосая дура сидела в снятой моим мужем квартире и зло подхихикивала надо мною да еще и изображала при этом из себя Мать Терезу, заставляя этих туповатых мужланов восхищаться широтой ее души. Вот сучка! Меня аж пошатывало от злости, и я не могла попасть пальцем в электрический выключатель. И это злило меня еще больше. Я точно знала, что где‑то здесь на стене должна быть кнопка, которая зажигает свет в туалете. Я очень хотела что‑нибудь расхерачить и пописать.
Шел третий час ночи, и приютившие меня Петька с Дашкой, которые и выжили меня из моей собственной квартиры, поселив туда каких‑то дурацких квартирантов, давно сладко спали.
Лишь у меня сна не было ни в одном глазу. Я шарила по стене в коридоре и беспорядочно била по ней ладонью в надежде по–пасть в выключатель.
— Мама, что ты здесь тыркаешься? Почему ты не спишь? – услышала я Петькин голос, и меня тут же ослепил резкий электрический свет.
— Почему я не сплю? – угрожающе–ласково переспросила я, автоматически съеживая ресницы. – Потому что твоя старенькая мама, дорогой сынок, захотела пописать. Но я нахожусь не в своей квартире, а в совершенно незнакомом для меня доме и не могу на ощупь найти выключатель. А в твоей квартире я нахожусь потому, что ты выселил меня из моей. И поселил рядом с тетенькой, которой очень весело и потешно было смотреть на меня все это время. Ты обеспечил тетю Таню домашним зверинцем, который она могла наблюдать, не отходя от кассы. Я стала для нее дрессированным тюленем и пуделем в одном лице! Афф–афф! – я сложила руки перед грудью и типа подпрыгнула. – Спасибо большое, что на старости лет выставил меня в таком забавном ракурсе! – я попыталась изобразить перед сыном низкий поклон «в пол», но не рассчитала и пребольно навернулась башкой прямо об пол.
Мое надрывное ерничество закончилось вызывающе некрасиво: вдобавок к падению я заревела от боли да еще и обоссалась. Все‑таки я довольно долго пыталась найти злосчастный включатель света в сортире.
— Боже, мама, тебе опять плохо! – ахнул сын.
Похоже, он еще помнил мои психиатрические приключения двадцатилетней давности. Поэтому сразу бросился звонить докторам. Но я быстро поняла, чем мне это грозит и, собрав остатки сил в кучку, поднялась и приняла максимально спокойный вид. Естественно, в пределах того, что мне было на данный момент доступно.
— Дай сигарету! – потребовала я.
— У меня нет, – ответил Петька и съежился в своих дурацких белых трусах типа «боксеры», сделавшись похожим на недобитого бройлера.
— Я сказала дай сигарету! – рявкнула я. – Прекрати мне врать.
Думаешь, я не знаю, что ты куришь? Уже десять лет знаю! Тебе мало того, что вы с твоим папашей врали мне всю жизнь?
Петька полез в свою сумку и вытащил пачку и зажигалку. Я закурила, прихватила с вешалки в ванной махровый халат и по–плелась на кухню. Петя пошаркал за мной.
— Зачем ты вызвал психиатричку? – ледяным голосом спросила я.
— Тебе плохо, тебе нужна помощь, – тускло ответил сын, изучая пол.
— Мне плохо, но мне не нужна психиатрическая помощь. Она нужна тебе, чтобы признать меня невменяемой и недееспособной и получить законное право распоряжаться моей квартирой и больше не тратить время на уговоры. Ты сольешь меня в Кащенко и будешь весело трахаться со своей Дашей, пока меня будут обкалывать выедателями мозга. Спасибо, сын! Это именно то, чего я заслужила за то, что ерзала на холодном жестяном столе, выдавливая тебя из себя. Давай! Валяй! Может, сразу зарежешь меня, чтобы я тебе не мешала? Тогда ты вообще сможешь спокойно распоряжаться моим скарбом. Всего‑то и расходов, что на похороны.
Я выдвинула ящик стола, выхватила оттуда нож и кинула его Петьке. Он испугался и отскочил.
Я курила и наблюдала. Он дрожал и смотрел на меня. Потом взял трубку телефона и отменил вызов.
Я затушила сигарету.
— Ну и на том спасибо. Спасибо этому дому, пойду к другому, – сказала я, глядя исподлобья на сына. – В общем, не поминайте лихом.
