завтра, когда вернусь.
Сложно. Вряд ли это подходящее слово. С тех пор как мы переехали жить в Шотландию, между нами возникло молчаливое понимание, что однажды Люсинда больше не сможет жить самостоятельно. Частично причина, по которой мы переехали на север от границы, пусть и не основная, заключалась в том, чтобы Жанна могла быть ближе к матери, но здоровье Люсинды за последние недели резко ухудшилось. До начала этого года она была подвижной, независимой, у нее имелся собственный круг друзей, и она продолжала трудиться над долгосрочным проектом по модернизации своего дома. Но она перенесла небольшой инсульт, транзисторную ишемическую атаку, после чего, как говорится, сильно сдала.
Ее наблюдал терапевт, она принимала лекарства, которые якобы облегчали симптомы, и прошла в местной больнице ряд анализов. Ее ежедневно навещали соцработники. Она едва могла позаботиться о себе.
Жанна несколько раз говорила мне, что меры по уходу за Люсиндой недостаточны, и местные власти предлагали поместить ее в дом престарелых.
И Жанна, и Люсинда отвергли это предложение, хотя и по разным причинам. В любом случае на следующей неделе мальчики должны были вернуться на остров в школу, а сама Жанна, успешный дизайнер-фрилансер по тканям, не могла проводить больше времени вдали от дома. Забрать Люсинду в наш дом – это был более или менее единственный подходящий выход. Мы с Жанной всегда знали, что рано или поздно это случится.
– Неужели нет альтернативы? – спросил я, понимая, как жалобно и в то же время угрюмо прозвучал мой вопрос. Мне не нравились мои собственные слова. Довольно эгоистично, но я со страхом думал о том, что мой образ жизни, мой распорядок работы вот-вот радикально изменятся. – Ты же знаешь, я много времени провожу в разъездах, и это потребует дополнительных…
– На тебе это никак не отразится, Бен, – резко возразила Жанна. – Я справлюсь сама. Как только она освоится, ты даже не заметишь разницы. Ей не привыкать к нашему образу жизни.
Выслушав заслуженный упрек, я понял, что это, скорее всего, правда. Если бы не резкое ухудшение ее здоровья, Люсинда и дальше оставалась бы самодостаточной. У нее имелась своя машина, и каждый год она отдыхала за границей. Она несколько раз приезжала из Эдинбурга погостить у нас. Наша свободная комната фактически стала комнатой Люсинды, потому что другие гости заглядывали к нам очень редко. Часть ее одежды хранилась у нас, так же как и несколько ее картин, книг и украшений. Чуткая и наблюдательная женщина, она всегда старалась быть незаметной, держась подальше от нас, когда нам с Жанной нужно было поработать, проводила время с детьми, выполняла небольшие дела по дому. Однако я знал, что за последние недели ее способность здраво рассуждать и двигаться заметно изменилась.
– Я больше не могу оставлять ее одну, – призналась Жанна. – Работники соцзащиты заходят к ней только раз в день, а ей нужна компания. Для нас это ничего не изменит. Ты же знаешь, что это так.
Я знал. И сожалел о своем минутной, эгоистичной реакции. Люсинда мне нравилась, я чувствовал, что многим ей обязан, и был готов помочь ей освоиться у нас. Мы с Жанной обсудили по телефону еще несколько деталей, но в целом все сводилось к тому, чтобы я подготовил комнату и купил немного ее любимой еды.
Прежде чем лечь спать, я просмотрел новостной сайт шотландского представительства Би-би-си и поискал историю об аварии. Видео повторяло репортаж, который я слышал ранее в британских новостях из Лондона, но в конце выпуска они включили репортаж одной из своих журналисток, Хелен Маккардл, которая находилась где-то на побережье штата Делавэр.
Она сказала:
– Когда нам внезапно было приказано покинуть это место, краны все еще продолжали вытаскивать части предполагаемого судна. Требование было сделано крайне невежливо. На нашу лодку поднялась группа из десяти морпехов – все как один вооружены до зубов. Нас арестовали, отобрали звукозаписывающую и фотоаппаратуру, затем пересадили в другую лодку и доставили на берег. Мы фактически были их пленниками. Они вернули наше оборудование, как только мы вышли на сушу. Но мы отчетливо увидели кусок легкого металла, когда его вытаскивали из моря, большой, слегка изогнутый.
Он был грязным и покрытым коркой ила из-за долгого пребывания под водой, однако на нем были видны остатки лакокрасочного покрытия. Я и моя команда видели их. Причем видимые пятна были только с одной стороны: красная полоса, синее пятно. Остальное – расплывчатое нечто. Для всех нас это было похоже на ливрею авиакомпании.
Репортаж закончился. В студии диктор сообщил, что Хелена Маккардл и остальная часть съемочной группы уже покинули США и вылетели обратно в Глазго.
Красно-синяя эмблема авиакомпании. Это мог быть логотип «Американских авиалиний» на стабилизаторе хвостового оперения. Или верхняя часть фюзеляжа, окрашенная в эти цвета. С другой стороны, красный и синий использовались в логотипах многих авиакомпаний. Мне на ум тотчас пришли три, если не четыре помимо этой.
Но… «Американские авиалинии»! Воспоминания и чувство утраты, все эти долгие месяцы бесконечного горя, гнева и загадок все еще напоминали о себе, стоило мне подумать о том, что произошло в тот кошмарный день. Мучительное ощущение пустоты, необъяснимости тех событий, внезапной смерти былой возлюбленной, упорного молчания властей, которые, вероятно, знали или же могли установить правду.
Мне вспомнился представитель «Американских авиалиний», которого я видел накануне вечером в новостях.
– Ни один из наших самолетов не пропал. Этот самолет не может быть нашим.
Он назвал обломки самолетом, а не кораблем, потопленным немецкой подводной лодкой почти восемьдесят лет назад.
После того как Жанна позвонила мне, чтобы сообщить, на какой паром сели она, Люсинда и двое мальчиков, я проехал на машине до гавани и припарковался как можно ближе к пассажирскому терминалу. Через пятнадцать минут в заливе появился паром, замедляя ход и разворачиваясь, затем он приблизился к причалу. Я наблюдал это умелое маневрирование каждый день из наших окон – это был отработанный, профессиональный маневр, неизменно точный и аккуратный даже при шквалистом ветре или ненастной погоде.
Как только паром пришвартовался и машины съехали на берег с автомобильной палубы, я еще некоторое время ждал в пассажирском терминале, когда появится моя семья. Пассажирам всегда требовалось время, чтобы выйти наружу, ведь им приходилось спускаться по наклонному трапу с палубы салона. Вскоре из закрытого пандуса показалась пара десятков человек. Они прошли через зал, вышли из терминала и разбрелись по своим делам. После короткой паузы я услышал шаги, глухое топанье по
