— Ладно. Я попробую, — неуверенно согласилась Рэчель.
Только через час мы услышали:
— Не вышло. Я передала записку через ту женщину, которая была у нее. Она вернулась и сказала, что Анна разорвала ее не читая. Сейчас у нее мать, пытается уговорить ее пожить у нас дома.
Ответ Майкла последовал не сразу и прозвучал неутешительно:
— Нам лучше приготовиться. Мы все должны быть готовы к бегству, если понадобится, но старайтесь не привлечь внимания. Рэчель, попробуй выяснить все что можно и сразу же дай нам знать, если что-то произойдет.
Я не знал, что лучше предпринять. Петра была уже в постели, и незаметно разбудить ее я не мог. Да и не было у меня уверенности, что это необходимо: даже Анна не могла заподозрить ее в убийстве Алана. Ее только условно можно было считать одной из нас, поэтому я не стал ничего делать, только продумал в общих чертах план бегства, надеясь, что меня предупредят заранее и что я успею спасти нас обоих.
Все в доме давно улеглись спать, когда Рэчель снова связалась с нами.
— Мы с мамой идем домой. Анна всех выгнала. Она осталась там одна. Мама хотела побыть с ней, но Анна буквально вне себя. Она заставила всех уйти. Настаивать мы боялись, чтоб ей не стало хуже. Она объявила матери, что знает, кто виноват в смерти Алана, но не скажет.
— Ты думаешь, она имеет в виду нас? В конце концов, вполне возможно, что у Алана был какой-то смертельный враг, о котором нам ничего не известно, — предположил Майкл.
Однако Рэчель, скептически настроенная, ответила ему:
— Если бы это было так, она пустила бы меня в дом. Она бы не кричала мне «убирайся вон». Я пойду к ней рано утром. Может быть, она передумает.
Пока мы могли довольствоваться только этим. По крайней мере в запасе у нас имелось несколько часов отдыха.
Позже Рэчель рассказала нам о том, что произошло на следующее утро. Она встала с рассветом и направилась через поля к дому Анны. Подойдя ближе, она подметила: ей не хотелось бы вновь, как накануне, услышать истерический отказ впустить. Но стоять и смотреть на дом было бессмысленно, и, собравшись с духом, она подняла молоток и ударила. Стук эхом откликнулся в доме. Она подождала, но ответа не последовало. Она постучала более решительно, и снова никто не ответил.
Рэчель встревожилась. Она забарабанила в дверь изо всех сил, а затем прислушалась. Потом, с самым дурным предчувствием, отошла от двери и направилась к соседке, которая была с Анной накануне. Поленом они вдвоем вышибли окно и залезли внутрь. Анну они нашли наверху в спальне. Тело ее на веревке свисало с балки.
Вдвоем они сняли ее и положили на кровать. Соседка накрыла тело простыней. Помощь опоздала на несколько часов.
Рэчель казалось, что все это сон. Она двигалась как в тумане. Соседка взяла ее за руку и повела к двери. У выхода соседка заметила на столе сложенный лист бумаги и подняла его.
— Это, наверное, тебе или родителям, — сказала она, вкладывая бумагу в руку Рэчель.
Рэчель тупо прочитала надпись.
— Но это не… — начала она машинально и тут же оборвала фразу, сделав вид, будто рассматривает записку внимательнее, так как поняла, что ее спутница не умеет читать. — Да, вижу, я им отдам, — и, сказав это, спрятала за корсаж записку, адресованную не ей и не родителям, а инспектору. Муж соседки отвез ее домой. Осторожно сообщила она о случившемся родителям. Только потом, оставшись одна в комнате, той самой, которую до замужества Анны делила с ней, она прочла письмо.
Анна выдавала нас всех, включая Рэчель и Петру. Она обвиняла нас в организации убийства Алана и кого-то одного из нас, не называя кого именно, в осуществлении этого преступления.
Рэчель дважды прочла письмо и затем тщательно сожгла.
Через день-два напряжение, владевшее нами, спало. Самоубийство Анны было трагедией, но никто не видел в нем ничего загадочного. Молодая женщина, беременная первым ребенком, потеряла рассудок, потрясенная убийством мужа. Исход горестный, но понятный.
Необъясненной оставалась смерть Алана. Для нас она была такой же тайной, как для всех. Расследование выявило нескольких человек, питавших к нему неприязнь, но ни у кого из них не находилось серьезных причин для убийства. Кроме того, все подозреваемые были на людях в тот момент, когда убили Алана.
Старый Уильям Тэй признал стрелу своего изготовления, но в нашей округе многие приобретали этот товар у него. Это была не какая-то особенная стрела, какие используют в состязаниях, а обычная охотничья, такая же, как дюжины других, валявшихся в каждом доме.
Конечно, пересудов и сплетен ходило очень много. Кто-то распустил слух, что Анна не так уж строго хранила верность мужу, что последние несколько недель она как будто боялась его. К большому огорчению ее родителей, за этим последовала молва о том, что она сама его застрелила, а потом покончила с собой не то из раскаяния, не то из страха, что все обнаружится. Однако поскольку никакого серьезного основания для такого утверждения не было, спустя какое-то время этот слух тоже затих. А через несколько недель сплетники нашли новые темы для разговоров. Тайну сочли неразрешимой, высказывалась даже мысль, что это вообще могло произойти случайно, но виновник побоялся признаться…
Мы со вниманием относились к этим разговорам в опасении услышать какой-нибудь намек или предположение, которые навели на наш след, но ничего подобного не происходило, и когда общий интерес к этому делу пропал, мы почувствовали, что можем вздохнуть свободно.
Однако хотя тревога, в которой мы жили почти целый год, уменьшилась, внутренняя напряженность осталась, вызывая в нас какое-то обостренное ощущение нашей обособленности ото всех, сознание того, что каждый из нас держит в своих руках жизнь и безопасность остальных.
Мы очень горевали по Анне, но печаль наша умерялась мыслью о том, что в действительности мы потеряли ее раньше. Только Майкл не разделял нашей успокоенности. Он сказал:
— Один из нас оказался недостаточно стойким…
Весенняя инспекция оказалась в этом году благоприятной. Только два поля во всей округе попали в список как подлежащие очищению, причем ни одно из них не принадлежало отцу или дяде Энгусу. Два предыдущих сезона были настолько плохи, что те, кто в первый год еще колебался, как быть со скотом, склонным давать неправильное потомство, на второй год решительно уничтожили его. В результате с живностью тоже все было в порядке. Процент нормальности установился на достаточно высоком уровне, так что будущее обнадеживало. Люди приободрились, стали приветливее, доброжелательнее к соседям. К концу мая многие бились об заклад, что в нынешнем году количество Отклонений будет необычайно низким. Даже старый Джекоб нехотя признал, что неудовольствие небес временно откладывается.
