Святослав Логинов - Младший сын

Иван, уже понадеявшийся, что его словно в сказке накормят, напоят и в баньке попарят, сглотнул голодную слюну и пошагал вслед за ведуньей.

Пришли на плотное место. Лес вокруг пригожий, трава на поляне не сорная. Родничок журчит, перебирает песчинки, а чуть в стороне на холмике растёт дубище, да такой, что тысячелетние скоморохи перед ним подростом кажутся.

Тут и слепой разглядит, где ключ искать следует. Хотя, ключ, что закопан, и ключик, что журчит, тоже, может быть неспроста.

Сначала Иван к ручью подошёл. Спросил у ягинишны:

— Пить отсюда можно?

— Отчего ж нельзя? Я пью, жива покамест.

— Иван напился, лицо умыл и, повеселев, спросил:

— А ключ?

— Туточки, под дубом, где ж ещё. Только учти, клад заколдован. Чем быстрее копать станешь, тем быстрее он от тебя в землю уходить будет.

Иван подошёл к дубу, задумчиво оглядел его. Коснулся, было, топора, но тут же опустил руку. Попытался облапить ствол — куда там! — тут не три, а все пять обхватов получится.

— Когда ж ты вырасти успел, этакий красавец, если под тобой ключ закопан? Может его и вовсе не закапывали, а так, меж корней подсунули. Тогда вовсе копать не надо. Ну-ка, попробуем…

Иван упёрся левым плечом в дуб, поднажал. Ноги до колен ушли в землю, дуб заскрипел, но устоял.

— Что ж ты, мать сыра-Земля меня не держишь? Тону, ровно болото под ногами.

— Камычец подложи, — посоветовала ведьма. — Неподалёку валунок брошен, так он в самый раз подойдёт.

Иван выдрал ноги из земли, прикатил камень.

— На нём вроде как письмена вырезаны.

— Сам читать не умеешь, что ли?

— Не довелось выучиться.

— Эх ты, а ещё на битву собрался. Сила есть, ума не надо. Ладно уж, растолкую надпись. Камень прежде у моста стоял, и было на нём высечено: «Направо пойдёшь — богату быть, налево пойдёшь — женату быть, прямо пойдёшь — убиту быть». Прямо — через мост, там и сейчас быть убиту. Налево — ко мне. Теперь-то невеста устарела, а прежде я хороша была. Направо — домой вертаться. Там с твоей силищей да со зрячим камнем на груди ты, Ваня, живо богатством охинеешь, Кащей иззавидуется. Да ты за топор-то не хватайся, это я так, объясняю, что к чему. Прикатил камень? — так и делай, что задумал, а я погляжу.

Иван пристроил камень половчее, плащовой стороной к земле, упёрся левым плечом в дуб, ногами в валун. На этот раз нажал сильнее. Дуб накренился, с обнажившихся корней посыпалась земля. Совсем валить дуб Иван не стал, сунул свободную руку меж корней, малость порылся там вслепую и, со словами: «Никак есть что-то!» — выволок на свет тяжёлый обоюдоострый меч.

— А где ключ?

— Во простота! — восхитилась ведьма. Меч-кладенец за ключ не считает. Этим мечом что угодно отворить можно.

— Уж больно не похож…

— Ты вспомни, как в деревне богатый мужик идёт амбар отпирать. Ключ деревянный на плече несёт, словно оглоблю. И ничего, запирает этим ключом амбар, и отпирает. А кладенец для таких дел куда как способнее. Как взойдёшь на мост, и начнёт к тебе огненный туман подступать, так ты его не руби и не кромсай, ярость тут не к месту, а режь потихоньку, как студень в миске режут. Да смотри, если какой шматок на мостки упадёт, ты его сразу затаптывай, а то загорится мост за твоей спиной, живым не уйдёшь.

— Лапти, видно, надо мокрым мохом обернуть, — заметил Иван.

— Тебе лучше знать. Мне на веку случалось пожары устраивать, а тушить не доводилось. Ты туман режь, куски в воду кидай, да не увлекайся смотри. Как туман кончится, тут тебе и другой берег будет.

— И что там?

— Вот этого не скажу. Сама не знаю, и никто не знает. Болтают всякое, но ты вранью не верь. Одни говорят, будто там великан Ратибор караулит; ноги в землю вросли, голова в облаках. Другие брешут про змея многоглавого, что смолой жжёт и огнём палит. Третьи бают, что сидит там мужичок с ноготок, борода с локоток. Кого увидит, с одного щелчка по ноздри в камень вбивает. А что там на самом деле, ты узнаешь, но уже никому не расскажешь. Ну что, пойдёшь лапти мохом обвязывать, по огню ступать, или пятки дёгтем смазывать, домой бежать?

— Погоди, не торопи меня в пекло прыгать. Ещё не все земные дела переделаны.

Иван подошёл к накренённому дубу и силою выправил его. Утоптал землю вокруг ствола.

— Корней я ему не порвал, значит, выправится и будет дальше расти. Одно славное дерево на весь лес — нельзя губить. Ещё камень поставить, как следует, и совсем стройно станет. Нехорошо после себя развал оставлять.

— Да, уж порядок ты навёл… — протянула ягинишна. — Камень придорожный вверх тормашками поставил. Теперь голову сломаешь, прежде чем надпись прочтёшь.

— И так сойдёт. Всё одно на этом камне одна лжа. Налево ехать, уж не взыщи на слове, невеста молью побита и плесенью покрыта. Направо — богатство неправедное, значит — не богатство вовсе. А прямо… мы ещё посмотрим, кому убиту быть. Ещё бы ты меня, бабушка, щами накормила, да сорочку вымыла, чтобы завтра мне на смертный бой в чистой рубахе выходить.

— Я к тебе ни в стряпухи, ни в прачки не нанималась. А впрочем, плевать. Будешь меня проклинать, так хоть не за это.

Щи у ягинишны были серые из капустного крошева и наваристые — не продуть.

— Откуда у тебя убоина, да и капуста тоже? У тебя ж ни огорода, ни хлева. Да и дичи в этом лесу не водится; за три дня ни единого следа не встретил.

— От добрых людей, всё от них. Это моя сеструха дурная на помело вскочит, летит вопит: «Раздайся крещёный народ, я лечу!» А я тишком да молчком прилечу, что мне потребно возьму, хозяйка не всегда и хватится пропажи. Тая дура шороху напустит, край разорит, а опосля голодует, а у меня дом завсегда полная чаша. Вот и рассуди, кто из нас умнее?

— Обе хороши, — буркнул Иван. — Одного не пойму, почему твоя сестрица сказала, что ты её преужаснее?

— Так и есть. И не потому, что я страшнее всех злодействую, а потому, что я ближе к настоящему злу и, по большому счёту, мне на всё плевать. Кто бы завтра ни победил, мне это без разницы. Рубаху тебе постираю, а там — горите вы все синим пламенем!

— Это оттого, что ты одичала одна в лесу сидючи. Я тебя потом со своей бабушкой познакомлю. Она тоже на выселках живёт, а за людей болеет.

— Нешто я её не знаю? Я, милый мой, всё знаю, что под луной деется. Может потому, как ты говоришь, и одичала. И тебя мне не жалко, и себя не жалко, а бабушку твою — всех меньше.

На том Иван и отправился на сеновал, который и у крайней ягинишны был полон душистого сеголетнего сена.

Поутру, обмотавши лапти влажным мохом и надевши начисто выполосканную рубаху, пошёл Иван на Калинов мост через речку Смердючку, искать себе славы, а врагу гибели.