Казалось, этот явно уродливый совковый предмет, так не гармонирующий, с его новым полным дорого и ценного миром, более того, как бы даже всем своим обликом, одним лишь фактом своего существования, разрушающий царящую вокруг Анатолия Борисовича гармонию, должен был вызвать только ещё большее омерзение и отторжение, но, однако, он Анатолия Борисовича зачаровал. Эта чудовищно некрасивая вещь мгновенно поглотило всё его внимание. Словно сквозь поблекший и расслоившийся от времени старый и дешёвый картон чувствовалась невероятная ценность её неведомого содержимого.
Анатолия Борисовича редко обманывала интуиция, и вот сейчас, он весь просто замер, не в силах оторваться от старой папки. Такая исходила от неё энергетика. Такая чувствовалась заключённая в ней сила. Сила, которая, казалось, легко, одним лишь лёгким прикосновением может решить и навсегда изменить его судьбу. Сила, перед которой может спасовать все его деньги, связи, весь его авторитет, всё его могущество. Сила, которая давала право молодому негодяю нагло третировать его в его же кабинете.
Анатолий Борисович сосредоточился, и, используя освоенную им в совершенстве медиативную практику, попытался считать информацию о том, чему равен денежный эквивалент того, что было заключено в кусках рассыпающегося картона.
У него ничего не получилось, вернее цифры выскочили столь чудовищные, что он даже испугался, и решил, что на этот раз метод не сработал. Ему лишь оставалось с томительным нетерпением, ощущая давно уже непривычный холодок неуверенности и страха, ждать, когда молодой негодяй ознакомит его с таинственным содержимым находящимся у него в руках.
Аккуратно раскрыв папку, казалось грозящую рассыпаться от одного неловкого движения в труху, ставший вдруг необычно серьёзным, подлец замер и уставился на Анатолия Борисовича наглым и пристальным взглядом поверх своих явно бутафорских очков. Выдержав длинную паузу, и выждав, когда рассеется лёгкое облачко пыли, возникшее в результате его манипуляций, он, с трудом удержавшись, чтобы не чихнуть, наконец, торжественно произнёс:
— Ну что, агент по кличке, Рыжий Толик, возобновим и продолжим сотрудничество?
Рыжий Толик глубоко и тяжко вздохнул, словно очнувшись от наваждения.
— Вот оно что, а я то думал! Однако почему такое чучело прислали? Неужели не могли кого-нибудь посолидней подобрать? — пронеслось в его черепушке.
Надо признаться, что Рыжий Толик давно уже ждал чего-либо подобного, и, даже, периодически давал явные сигналы о своём желании возобновить сотрудничество и послужить отечеству в меру своих скромных сил. Но представлял он всё совершенно иначе! Ну, никакого там нет понимания как, надо работать! Ну, разве так можно! Где изысканность, этикет, уважение к партнёру, наконец! Разве с такими хамскими ухватками можно рассчитывать на что-нибудь серьёзное и долговременное? Ведь надо понимать, как Толик вырос, что он стал очень солидным человеком, вхожим в самые высокие круги мировой элиты! Что такому ценному агенту нельзя так беспардонно тыкать старой кличкой. Да и почему послали какого-то шута горохового? При его нынешнем статусе с ним должен работать не меньше чем генерал-полковник! И подойти к нему надо было со всем уважением, где-нибудь на светском рауте, презентации или конгрессе, в спокойной обстановке, в кулуарах, наконец. Должен был, как бы случайно, оказаться с ним рядом, в располагающей обстановке, солидный генерал, или лучше два или три генерала, и завести легко и непринуждённо неторопливую беседу о судьбах родины, о её нелёгкой судьбе и… он сам бы, сам бы, подвёл своих проницательных собеседников к давно назревшей мысли о необходимости возобновить…
— Ну, чего, рыжий, подпись свою признаёшь? Признаёшь факт вербовки? — Паша тряс перед Рыжим Толиком какой-то старой бумагой.
— Фу как грубо! — только и смог пробурчать Рыжий Толик, выведенный из своих размышлений очередной бестактностью молодого наглеца.
— Грубо не грубо, а порядок. Порядок, прежде всего — назидательно изрёк негодяй. — Раз факт вербовки признаёшь, то, теперь, стало быть, я твой новый куратор, а ты мой агент. И тогда будем сотрудничать. Ну а если не признаёшь, не хочешь родине помогать, то тогда…
— Буду родине помогать, буду, отстань только, мне работать надо — раздражённо промямлил Толик, всем своим видом показывая своё полное презрение к мучающему его по всяким формальным пустякам ничтожеству.
— Это хорошо, хорошо. Только вот что, раз ты подписался, то ты мне, рыжий, тут целку не строй, смотреть должен на меня с обожанием, говорить с придыханием. Я теперь твой хозяин, а ты стукачок. Мой стукач! Поэтому будь любезен, демонстрировать ко мне свою любовь и искреннее уважение. C тобой, в моём лице, родина говорит, понял, падла! Я тебя научу родину любить, а не захочешь, так мигом к Ходору определим компаньоном, мазурик…
Больше такого глумления Рыжий Толик выдержать не мог. Он почувствовал, что снова предательски краснеет. Толик вскочил и как рыба, вытащенная из воды, лихорадочно глотая воздух и выпучив глаза, заорал:
— Да что вы себе позволяете! Я не позволю! Это провокация! Вы с кем говорите таким тоном! Вы хоть знаете кто я такой! Сатрапы! Рабы системы! Я требую соблюдения прав человека и уважения к своей личности! Я требую другого куратора! Хам! Ничтожество!…
Молодой негодяй, не торопясь, встал из-за стола, подошёл к кипящему Толику, и, вдруг, резко нанёс ему сильный удар ребром ладони в шею.
Когда Толик очнулся, то обнаружил себя сидящим на полу, прислонённым спиной к дивану. Паша сидел рядом с ним, плотно прижавшись к нему своим, как почувствовал Толик, горячим и мускулистым телом, полуобняв его за плечи одной рукой, и внимательно смотря своими близко посаженными немигающими белесоватыми рыбьими зрачками прямо ему в глаза.
— Не будет другого куратора, рыжий. Забудь. Теперь тебе со мной жить, девочка — негодяй мерзко хихикнул, — Экие вы интеллигенты хлипкие! На внешнюю форму падкие. Понимаю, не понравился тебе мой скромный облик. Ну не вышел я рожей! Экие вы, однако, зазнайки. Вам всё какого-нибудь принца подавай с орденом полярной звезды на лацкане. Дурашка, это же всё только форма. Внешнее. Упаковка. Глубже надо копать. Проницательней надо быть. Думаете что если в пиар, или какой гламур закутаться, то быдло вас за красивости так терпеть и будет? Дурилка, это там, на западе катят всякие красивости и условности. Кавалеры, магистры, фу ты, ну ты, фон барон. У нас это не пройдёт. Этим ты быдло не проймёшь. Наш народ грубый. Дикий. Первобытный. Ему обнажённую правду подавай, да так чтобы от боли корчило. Это тебе не Фомы неверующие. Они пальчиком аккуратненько в ранку тыкать не будут. Им всю шкуру сдирай! Расчленёнку подавай! Иначе не впечатлишь. Не поверят. Без юшки не проникнутся! В слабаки запишут. А слабых, правильно, бьют. Ну, пришёл бы к тебе седой генерал в орденах или холёный хлыщ из дипакадемии, думаешь, принципиально что-либо изменилось? Да всё так же было! Если дело надо сделать, то только так можно. Иначе толку не будет. Как ни красься, а суть то одна, стукачёк ты, ссученый. Так что, Рыжий Толик, сопли отставить, волю в кулак и вперёд… родине служить! А я тебе помогу, плечо подставлю…
