И ландышей.
И подснежников.
И ласточек парочка имеется.
И вообще!
Печь исправно нагревает помещение. В доме тропики, знойная пустыня.
Что такое тропики и пустыня, и каково значение слова «зной» — проходят в школе. На уроке истории. И на основах безопасности жизнедеятельности. Как поражающие факторы.
— Ну пожалуйста! — умоляет девушка.
Термополоска на скинутой шубке налилась запредельно ярким сиянием, показывая опасный уровень температуры. Уровень несовместимый со здравым смыслом.
* * *
Громыхает и громыхает.
Грохочет и ввинчивается в уши электрообертонами.
Снаружи.
В мегафон орут. Уговаривают. Стращают.
— Отпусти заложницу и тебе ничего не будет!
Врут поди. Так уж и ничего? На кой ляд согнали сюда групзахов и не продохнуть сколько народу из интересной организации «Контртеррор»?
Самый интересный — убеленный сединами полковник с кустистой бровью; вторую половину лица от скулы до лба закрывает армейский монокль. Поодаль — все как на подбор, без страха и упрека, косая сажень в плечах, рост два метра и выше — сноровисто, четко занимают позиции бойцы в комбезах и противогазах.
Любопытно, как прознали-то? О девице, в смысле. Ну да что гадать: мир не без добрых людей. Полно их, самаритян-то. Донесли, не иначе.
Сплошная непруха и злосчастье.
И такая досада разбирает, прямо жуть.
— …немедленная выдача заложницы как гарантия… — разоряется усилитель.
Гарантия, значит?
Вы где раньше были?
Где вы были, когда ценнейшего умельца вышвыривали с проходной?!
Где, вашу мать?!!
Досада кипит, и бурлит, и клокочет, и… Гнев. Гнев и обида погребают разум лавиной.
— Чихал я на ваши гарантии!
— Сопротивление бесполезно, — увещевает мегафон. И многозначительно намекает: — Будет хуже. А пока — даем время на размышление.
— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… — ноет блондинка. И хлюпает носом. И глотает слезы.
На некрасивом, опухшем лице стынет обреченность. Девушка не верит в спасение и слова представительного полковника. В общем-то, правильно не верит. Спасение, оно где-то там. Не здесь. А спец-оружейник — вот он, наяву и в припадке ярости.
В такого и влюбиться можно. В других обстоятельствах.
Шире плечи, пронзительней взгляд, резче складки на лбу, горделивей осанка.
Аз есмь перст карающий. Падите ниц и благоговейте.
— Да видал я всех в талой воде! — надсаживается в крике Иван. — Да я сейчас печку покруче раскочегарю и углей сыпану через край — снег на двадцать метров растает!! У меня «весны» припасено — девать некуда. Дёрнется кто, всем плохо будет!!!
За окном настороженно внимают.
Короткое совещание, беготня, последний хрип умолкшего мегафона.
Полковник дает отмашку, и…
Целя жерлами в дом, разворачивают башни криогенные установки. Приведены в полную боеготовность барражирующие над поселком вертолеты, на борту каждого — цистерны с жидким азотом. Урчат моторами вихревые машины…
Секунды растягиваются.
В них плотно, тесно укладываются удары сердца. Много-много ударов. Миллион. Или больше.
Пульс частит. Здравствуй, тахикардия.
Слышно, как всхлипывает девчонка.
Больше ничего не слышно. С оглушительным ревом в партию для ударных вступает криогенный ансамбль, следом подтягиваются остальные.
Кончерто гроссо, господа!
Солируем из всех видов оружия при поддержке военно-полевого оркестра.
Групзахи, виртуозы штыка и хладострела, идут на штурм.
Операция по освобождению заложницы начинается.
* * *
Вспышка.
Тепло.
Вечерний сумрак обращается ясным солнечным днем.
Проседают вековые сугробы. Тает вмиг ставший рыхлым и ноздреватым снег.
Обнажается, исходит паром земля.
Захлебнулись вихревые машины, стих рокот криогенных установок.
Просто. Буднично. Пугающе.
Стих.
В стане противника сумятица. Нападающие отступают беспорядочными группами. Ослепительно-белые комбезы покрыты грязными разводами. Бойцы «Контртеррора» судорожно глотают воздух под масками противогазов. Бойцам страшно. Противогазы изолирующие, не фильтрующие, но когда глазам открывается…
Это всё равно что заглянуть в бездну.
На прогалине, где раньше была избушка, вылезает сочная молодая трава.
Черный, важный, садится на подсыхающую землю грач. Смотрит на людей круглым глазом, будто насмехаясь. Прохаживаясь туда-сюда, разгребает слипшиеся влажные комья. Ищет червей.
Бегут, журчат, звенят ручьи.
Это неслыханно! Это!..
И — окончательно добивая остолбеневших в суеверном ужасе людей — на поляне распускаются подснежники. Маленькие, бледные, невзрачные.
Цветы.
Это крах.
Полковник в бешенстве. Полковник брызжет слюной и вызверяется на подчиненных. Те молча сглатывают не в силах двинуть ни ногой, ни рукой. Ведь они никогда… Только в книгах, только на уроках истории и углубленных спецкурсах… Всякое бывало, но чтобы ТАК?!
Полковника вызывают по закрытому каналу. Он слушает, давя губы в узкую полоску. Отчитывают — догадываются подчиненные, усердно вытягиваясь во фрунт. Как мальчишку.
— Так точно! — рапортует по ларингофону полковник. — Есть принять необходимые меры!
Знакомая отмашка. Приказано продолжать.
Будто ставя точку в затянувшемся действе, взрывается визгом сирена гражданской обороны.
Гул, гул.
Протяжный, надсадный.
Рев моторов.
В небе тесно от вертолетов.
Операция вступает в третью фазу. Минуя вторую — освобождение заложника.
О девице с милым именем Леночка никто не думает. Не до нее.
Жидкий азот тоннами проливается на поляну. Грузовики с рафинированным сверххолодным снегом встают в очередь на разгрузку.
Птичий щебет. Басовитое жужжание насекомых. Плеск воды.
Всё исчезает. Всё…
И вновь, как и прежде, наступает темнота. Кажется, что сама Ночь властно накрыла поселок. В вышине, где за плотным слоем облаков прячется иззубренная льдинка месяца, хохочет, и смеется, и завывает ветер.
Включаются прожектора. Заливают пространство стылой синью. Неведомо откуда просочившуюся прессу и немногочисленных зевак грубо оттесняют за периметр зараженной зоны. По периметру уже растыканы режущие глаз ядовитой зеленью, кричащие об опасности знаки «Biohazard».
— В карантин! — устало командует полковник.
Зевак гонят к снегоходам, на бортах которых выведены синие звезды-снежинки.
Неуклюжие, угловатые фигуры в скафандрах биозащиты топают к центру поляны. Сужают кольцо. Длинные тени пятнают девственную белизну.
