– Эй! Я знаю, куда Мэтт двинул, – сказал мальчик. Он выскочил из хижины несмотря на то, что вслед ему неслась ругань матери. Это явно был брат Мэтта. У него были такие же озорные глаза.
Они ждали, что он скажет.
– Что мне дадите?
И снова стал ковырять в носу.
Кира вздохнула. По всей видимости, в Фене люди ничего не делают просто так. Понятно теперь, почему Мэтт стал таким хитрым и предприимчивым. Она беспомощно посмотрела на Томаса и потом сказала мальчику:
– У нас ничего нет.
Он оценивающе ее осмотрел.
– А вот это? – И показал на шею Киры. Она прикоснулась к шнурку, на котором висел гладкий камешек.
– Нет, – сказала она, бережно закрывая подвеску пальцами. – Это мамин. Я не могу это отдать.
К ее удивлению, мальчик кивнул, словно это его убедило.
– А вот это? – он указал на ее волосы.
Кира вспомнила, что этим утром она, как обычно, перехватила волосы дешевым кожаным шнурком. Она быстро развязала его и протянула мальчику.
Тот взял шнурок и спрятал в карман. Плата его явно устраивала.
– Мамка как вдарит Мэтту, кровищи было, и они с Прутом, того, пошли куда глаза глядят и не вернутся, уж в Фен-то точно. У Мэтта друганы есть, которые его пожалеют, они и не бьют-то его никогда! И жратву дают.
Томас усмехнулся.
– И заставляют принимать ванну, – добавил он, но мальчик непонимающе смотрел на него. Слова «ванна» он явно не знал.
– Но ведь это он про нас говорил! – воскликнула Кира. – Если он ушел к нам, то где же он сейчас? Его уже два дня никто не видел. Он же знал дорогу…
Брат Мэтта перебил ее:
– Они с Прутом куда-то еще пошли. Мэтт хотел этот, как его, подарок друганам сделать. Так это вы, значит, они и есть?
Оба кивнули.
– Мэтт сказал, что сделает подарок, чтобы вы были лучше всех.
Кира раздраженно вздохнула.
– Нет, не так. Подарок – это… – она замолчала. – Неважно. Скажи, куда он пошел.
– За синим для тебя.
– За синим? Как это?
– Не знаю. Но Мэтт, он так, значит, и сказал. Сказал, синий далече, и он принесет тебе его.
На пороге хижины снова возникла женщина и резко окликнула сына. Мальчик вернулся в дом, а Томас и Кира пошли обратно в поселок, пытаясь найти дорогу по собственным следам в грязи. Из дверей на них опять смотрели. В зловонном воздухе по-прежнему висела влага.
– Когда Мэтт исчез, я подумала, что, может, и его заберут, как Джо, – прошептала Томасу Кира.
– Если бы его забрали, мы бы уже знали, где он. Он был бы с нами в Здании Совета.
Кира кивнула:
– И с Джо. Хотя его могли и запереть, как ее. Ему бы это очень не понравилось.
– Мэтт придумал бы, как освободиться, – заметил Томас. – В любом случае, – добавил он, помогая Кире обойти лужу, в которой валялась дохлая крыса, – боюсь, Мэтт им не нужен. Им нужны особые умения, а у него их нет.
Кира подумала о своем друге, о том, какой он щедрый и смешливый. О том, как он любит своего пса. О том, как он ринулся искать для них подарок.
– Ох, Томас, – сказала она, – умения у него есть. Благодаря ему люди улыбаются и смеются.
В этом же странном месте как будто никто никогда не смеялся. Пробираясь сквозь грязь, Кира продолжала думать о заразительном смехе Мэтта. А еще – о чистом голосе маленькой певицы и о том, что два этих ребенка были единственной радостью в Фене. А теперь Джо забрали. И Мэтт тоже исчез.
Где же он бродит, где ищет синий цвет? Совсем один, со своим верным псом.
День Собрания приближался. Все в поселке его ждали. Спешили закончить текущую работу и не торопились начинать новую. В ткацкой артели ткани относили на склад, а станки не заправляли новыми нитями.
Обычный гвалт в поселке поутих: казалось, люди сосредоточились на подготовке ко Дню Собрания и не хотели тратить время на перебранки.
Некоторые помылись.
Томас снова и снова полировал жезл Певца. Он брал густые ароматные масла и втирал их в дерево с помощью мягкой тряпочки. Жезл стал золотистым, заблестел и издавал благоухание.
Мэтт так и не вернулся. Прошло много дней, как он пропал. Ночью перед сном Кира держала в руке свой лоскуток, который так часто отгонял ее страхи и даже отвечал на вопросы. Она оборачивала его вокруг пальца, думала о Мэтте и пыталась почувствовать, где же он может быть и все ли с ним в порядке. Лоскуток успокаивал ее и подбадривал, но прямого ответа не давал.
Иногда в течение дня они слышали голос Джо. Плач прекратился. Все чаще раздавалось пение, одни и те же фразы снова и снова, хотя иногда высокий выразительный голос начинал, словно паря, выводить мелодии, от которых у Киры перехватывало дыхание.
По ночам, сжимая в руках ключ, она тихонько выходила из своей комнаты и навещала девочку. Джо перестала спрашивать о маме и в темноте прижималась к Кире.
Они перешептывались друг с другом, рассказывали истории и шутили. Вот и сегодня они сидели вместе, Кира расчесывала Джо волосы.
– Если что, я же всегда могу постучать щеткой, – напомнила Джо, глядя в потолок.
– Да, и мы придем, – Кира погладила Джо по щеке.
– А хочешь, спою тебе песню?
– Когда-нибудь, – ответила Кира, – но не сейчас.
Ночью нельзя шуметь. Пусть наша дружба будет пока тайной.
– Я буду пока песню сочинять. И как-нибудь спою ее ох как громко.
– Хорошо, – улыбнулась Кира.
– Скоро Собрание, – важно сообщила Джо.
– Да, я знаю.
– Я буду в первом ряду.
– Очень хорошо! Значит, ты сможешь увидеть все. И красивую мантию Певца. Я все это время работаю над ней, – сказала ей Кира. – Там потрясающие цвета.
– Когда я стану Певицей, буду сама сочинять, – пообещала девочка. – Но надо выучить старые песни, само собой.
Когда к ней в комнату пришел Джемисон, Кира показала ему полностью готовую мантию. Он был очень доволен. Они вместе разложили мантию на столе: отворачивали складки и манжеты, рассматривали замысловатые стежки, которые образовывали сложные сцены.
– Отличная работа, Кира, – сказал он. – Особенно здесь.
Он указал на место, которое далось ей особенно тяжело. Миниатюрное, как и все эпизоды на мантии, это было изображение высоких серых зданий, рушащихся от мощных взрывов. Кира долго искала оранжевые и красные нити подходящих цветов, а также всевозможные оттенки серого для дыма и стен зданий. Вышивать ей было непросто, потому что она не представляла, как такие здания выглядят. Самым большим сооружением, которое она видела, было Здание Совета, в котором она жила и работала, но по сравнению с этими оно было маленьким. Дома на вышивке до того, как разрушились, доставали почти до неба, поднимались на невероятную высоту, намного, намного выше, чем самое высокое дерево, которое она видела в своей жизни.
