— Да, я действительно виновата, — чистым, так ему понравившимся грудным голосом промолвила женщина, — такая растеряха. Проходите, пожалуйста, я вам ключ сейчас отдам.
Горелов неловко потоптался у порога.
— Нет-нет, обязательно проходите, — решительно повторила женщина, — чего же вы будете здесь ожидать?
Алеша очутился в тесном коридоре.
— Мама, кто это? — донесся из комнаты детский голосок.
— Отдыхай, доченька, — ласково сказала женщина. — Это дядя ко мне по делу. — Покосившись на приоткрытую дверь, она извиняющимся шепотом пояснила: — Моя Наташка малярией сильно заболела. В полдень около сорока было.
— Бедненькая, — сказал Алексей, чтобы хоть что-нибудь сказать.
— Вы проходите в столовую, — кивнула женщина на другую, настежь раскрытую дверь.
Алеша очутился в небольшой, аккуратно обставленной комнате, увидел на маленьком столике груду чистого белья, гладильную доску и поставленный на попа электрический утюг.
— Я тут убиралась, — сконфуженно призналась женщина, — вы уж извините, такой хаос.
Горелов увидел на стене портрет молодого офицера с тремя звездочками на погонах и инженерным значком на тужурке. Короткий зачес густых волос, усталые глаза, большие и выразительные. Губы энергично стиснуты, у рта замерла жесткая складка.
— Мама… пить, — донесся детский голосок.
— Сейчас, моя светонька, — пропела женщина, и Горелов почувствовал, как много было ласки в ее голосе.
Цепкий взгляд Алексея успел отметить и простоту комнатной обстановки, и дешевенькие, уже давно выгоревшие от солнца штапельные занавески, и даже заштопанный рукав на светлом с красными кружочками ситцевом халатике, очень коротком, едва скрывающем ее колени. «Откуда же быть у нее большому достатку? — подумал Горелов. — На зарплату дежурной по гарнизонной гостинице вдвоем с девочкой не особенно разживешься».
Напоив девочку, женщина возвратилась в комнату, и Алексей смутился, заметив, что она успела переодеться. На ее ногах появились белые босоножки, а домашний халат она сменила на черную юбку и ту самую розовую кофточку, в которой Алексей увидел ее впервые. Он нечаянно встретился с ее синими глазами и заметил, как, вспыхнуло ее лицо.
— Мама, — снова позвала девочка, — а дядя ко мне зайдет? Мне скучно одной. Ты все работаешь да работаешь.
Алексея царапнул по сердцу жалобный голосок. Женщина смущенно отвела глаза:
— Что ты, Наташенька, дяде очень некогда. Я переглажу белье и буду читать тебе сказки.
— Ты долго будешь гладить, — недоверчиво отозвалась девочка.
Горелов поднялся:
— Если я к ней на минутку зайду, вы не будете против?
Женщина, уже державшая в руке ключ, благодарно посмотрела на Горелова.
— Ой, да что вы! У вас же и на самом деле каждая минута, наверное, на учете. Но если вам действительно не в тягость… — она не договорила и открыла перед ним дверь.
Горелов вошел в комнату и на маленькой никелированной кроватке с высокой спинкой увидел под стеганым одеялом девочку с беленькими косичками. Она лежала на спине. По багровому румянцу на худеньких впалых щечках и прерывистому дыханию можно было догадаться, как ей тяжко. На стуле, приставленном к изголовью, лежала половинка лимона, градусник, пачка каких-то таблеток. Алексей прикоснулся ладонью к ее пылающему лбу.
— Тебе больно, Наташа? — спросил он участливо.
— Нет, — качнула девочка головой, — только лобик горячий. Подержите на нем руку, дядя. Ка-ак хорошо! У вас рука холодная-холодная. Еще подержите немножко, ладно?
Горелов не видел, какими добрыми и грустными глазами смотрит на него с порога женщина. Он опустился перед кроваткой на колени и теперь почти целиком закрыл ладонью пылающий детский лобик.
— Ой как приятно! — прошептала девочка. — Мама, этот дядя хороший?
— Хороший, Наташа, очень хороший, — ответила певуче Лидия.
— Мама, он летчик?
— Летчик, Наташа.
— Но ты же не любишь летчиков.
— Кто это тебе сказал?
— Ты сама говорила.
Женщина смутилась. «Видно, насолили ей, бедняге, всякие перегонщики вроде Убийвовка, если даже ребенку на них пожаловалась», — подумал Горелов и, желая разрядить обстановку, весело сказал:
— А я не летчик, Наташенька. Это я раньше был летчиком. А теперь парашютист. Вот я кто.
— Это правда? — потребовала подтверждения Наташа.
— Правда, девочка.
— Мама, дай дяде мою дудочку, пусть он на ней поиграет и песенку какую-нибудь споет.
Алексею никогда не приходилось нянчить маленьких. Своих братьев и сестер у него не было. Так уж cлoжилacь горькая вдовья жизнь у его матери Алены Дмитриевны, что одним-единственным остался он у нее. Но когда учился в школе, иногда катал в коляске младшего брата одного из своих друзей и запомнил с тех пор не очень мудрящую песенку.
— Мама, — рассмеялся Горелов, — дайте, пожалуйста, дудочку.
Лидия пожала плечами, порылась среди валявшихся в углу игрушек и протянула Алексею маленькую флейту. Он подул в узкую щель, пальцами прошелся по клавишам. Положил флейту на кроватку, пропел:
Шарик Жучку взял под ручку.
Стал с ной польку танцевать,
А Барбосик — красный носик
Стал на дудочке играть.
— Ой как здорово! — засмеялась Наташа. — Мама, пусть дядя не уходит. Он мне еще раз песенку споет.
Горелов взглянул на хозяйку. Увидел добрый, признательный блеск в ее синих глазах, веселый румянец, осветивший щеки. И вдруг в них показались слезы. Женщина, видать, вспомнила о чем-то своем, глубоко запрятанном и наболевшем. Алексей не знал, как поступить — постараться утешить или сделать вид, что не заметил. Пока он колебался, Лидия быстро вышла из комнаты. Возвратилась через минуту, уже овладев собой.
— Мама, ты здесь? — прошептала Наташа.
— Здесь, родная.
— Спроси у дяди — он еще к нам придет? Как вас зовут, дядя?
— Алексей Павлович, детка, — ответила мать.
— А мою маму тетя Лида. Только она любит, чтобы ее взрослые называли Лидия Степановна. Вы еще придете ко мне, дядя?
Горелов поднялся, ладонью стряхнул пыльное пятнышко с колена, на котором стоял перед кроваткой, увидел печальные, широко раскрытые глаза, стынущие под напряженно сведенными стрельчатыми ресницами. Они ждали.
— Лидия Степановна, — серьезно обратился к Лидии Алексей, — сегодня концерт по заявкам окончен. Тем более единственный слушатель явно устал. А вот завтра…
— Вы и в самом деле сможете на несколько минут к нам забежать? — нерешительно спросила женщина.
