Обещали, что жизнь станет лучше. Что всё возможно. Что достаточно лишь хорошенько постараться, и ты получишь хлеб, кров, семью, Академию, метелинский завод, Союз Промышленников, кабинет в казармах и власть над городом. Поэтому Гныщевич вытряхнул из кармана всё до последней монетки.
И шляпа не обманула. Теперь на Гныщевиче был костюм от лучшего петербержского портного, золочёные шпоры и карманные часы с бриллиантами, но он никогда не бросал тех, кто не бросил его, и из года в год лишь переставлял на шляпе перья.
Она не обманула. У него было всё.
Всё, кроме права заверить слова собственным именем.
— Вы нас неверно поняли, — по-прежнему спокойно, без намёка на малейшую émotion изрёк Йорб. — Нам тоже не по нраву ситуация, в которую нас поставили. Вероятно, у вас сложилось впечатление, будто мы бросили Петерберг ради новых горизонтов, но это решение приняли за нас.
— Кто? — взмахнул Гныщевич руками и добавил себе под нос: — Снова зелёные шельмочки?
— Они называют себя Бюро Патентов, — Каменнопольский недовольно воздел глаза. — Неужто вы пропустили?
— А, кружок отличников. И что?
И то, сообразил-таки Гныщевич, что Твирин не бредил. Кто отыскал его после памятного fiasco? Наверняка друг детства Мальвин. Кто подсунул его Коленвалу? Наверняка друг Коленвалова детства Скопцов. С отличниками все хотят дружить.
А отличники всеми хотят вертеть.
Танцоры, леший их.
— Должностные инструкции градоуправца нарочно написали так, чтобы мы с вами мешали друг другу, — Стошев схватился за какие-то бумажки, скользнул по ним глазами и бросил. — Охрана Петерберга представлена как самостоятельная… организация, но это невозможное определение! Наше жалование по-прежнему платится из городской казны, и выделять его должен градоуправец. Если вы захотите отказать нам в средствах, мы ничего не сможем сделать! Но и отказать нам вы на самом деле не можете, потому что в инструкциях градоуправца значится, что он обязан удовлетворять прошения, составленные по ряду официальных форм… Эти инструкции и наш Устав противоречат друг другу, понимаете?
— Не понимаю, — не стал выкручиваться Гныщевич. — И кто тогда всем этим управляет?
Йорб туманно хмыкнул в усы.
— Тот, кто сочиняет официальные формы.
— Это всё — одна большая ловушка, — поддержал его Скворцов, — ловушка, слишком сложная и для нас, солдафонов, и для вас, уж простите.
— К ней, кстати, приложил руку ваш сынок.
Чувства Скворцова явно смешались.
— Я горжусь его талантом, но… вернётся — выпорю, — хохотнул он.
Спина Гныщевича уловила, как Плеть сменил позу. Не верит? И справедливо не верит. Генералы обнаружили, что инструкции полны дыр, и решили поступить честно? Стошев бы наверняка так и сделал; может, Йорб тоже — пёс его разберёт. Но Скворцов для такого слишком глуп, а Каменнопольский захотел бы вывернуть дыры лицом к себе.
Значит, хотят кусок пожирнее. Но они его заслуживают.
Миром не могут править те, кто сочиняет официальные формы. Если ты сумел вывести их на чистую воду, то вполне имеешь право на свою долю пирога. Даже с кремом.
— И что вы предлагаете?
— Произвести вас в полные градоуправцы, — Йорб изобразил приветливость. — С обязанностями вы справляетесь. Держать вас в унизительном статусе того, кто их лишь исполняет, нет причин.
— И тогда я смогу переписать инструкции по своему усмотрению, верно? Верно, — ответил Гныщевич сам себе, расплываясь в улыбке. — А вы попросите меня внести туда… что? Сколько стоит vôtre générosité?
— Командование Охраны Петерберга станет советником градоуправца и по гражданским вопросам, — загнул палец Стошев. — Мы берём на себя охрану правопорядка. Мы имеем право вето на решения, затрагивающие солдат. Их жалование удваивается, а после службы им выделяется почётная пенсия. — Он глубоко вдохнул. — И главное. Нынешнее законодательство Петерберга отрицает Пакт о неагрессии, однако не предлагает взамен регулировать владение оружием как-то иначе. Иными словами, с револьвером может ходить любой. Вы запретите это и оставите оружие только солдатам.
Гныщевич присвистнул.
— Даже и не мечтайте о том, что я отберу ножи у тавров.
— Нож не оружие! — снова гоготнул Скворцов. — Ну то есть мы о стрелковом, конечно. Вы ведь согласитесь, что так в любом случае безопаснее?
— Допустим. А я взамен становлюсь полновесным градоуправцем, и вместе мы сбрасываем l'hégémonie des bureaucrates, так? И как же вы собираетесь лишить меня приставки об исполнении обязанностей?
— Что бы вы о себе ни думали, — замогильно проговорил Йорб, — главной силой всегда остаётся армия. Мы просто надавим на Управление.
И господину Туралееву придётся, выделанно улыбаясь, соглашаться. Пожалуй, Гныщевич подарит ему на память тяжёлую факсимильную печать, сделавшуюся вдруг очень лёгкой.
— Ну а я? Откуда у вас взялась убеждённость, что я, получив полномочия, не передумаю слушаться ваших советов?
— Я ведь уже сказал, — неожиданно ироническим тоном напомнил Йорб, — что бы вы о себе ни думали, главной силой всегда остаётся армия. За всё то, что Охрана Петерберга сделала для революции, она заслуживает лучшей награды, чем строительство укреплений за околицей. — Он по-граждански протянул Гныщевичу руку. — Думаю, вы предпочтёте не забыть общий язык, на котором мы с вами говорим.
Глава 86. Велико отечество
«Главное — поскорее освоить язык, на котором они говорят, остальное приложится. И я сейчас отнюдь не о «парчовых мешках» и прочем местном колорите, а тривиально о некоторых неуклюжестях в речи. Я вполне позволял себе щеголять умными словечками, но я-то изображал иностранца. Первое время придётся одёргивать себя: а где бы это я, пошедший в лакеи, мог выучиться так складно чирикать?»
Мальвин на это сокрушённо мотал головой, не в силах представить, как он управится с лакейством. Тогда затея Золотца виделась безумной.
Хэр Ройш солидарно с Мальвиным морщился, а Скопцов вдруг принимался возражать по частностям:
«Будто прислуга обязательно… чирикает, как вы выражаетесь, нескладно!»
«Разумеется, нет. Предрассудки, кругом предрассудки! Однако же у всякого сообщества наблюдаются характерные особенности, которые нельзя не учитывать. Вы знаете, к примеру, что столичный говор отличается от петербержского? Нет? Наше счастье, что к таким нюансам вообще мало кто действительно чуток. И тем не менее лучше бы вам представляться ыбержцами».
«Не слишком ли близко к Петербергу?» — хмурился Мальвин.
«А что делать? Вдруг сыщется-таки тонкое ухо, которое разберёт наше эканье?»
