Я зашел в общагу, зашел в комнату, стук, дверь, поцелуй. Свет? Нет! Ничего. Может все-таки, кажется? Ты слышишь мое дыхание? Ты слышишь мое сердце? А оно есть? Пустые разговоры, банальные штампы фраз, обыкновенность, разлитая в воздухе. Кто виноват в этом? Мир? Мы? Запутанность, ненастоящие состояния ума, которые крадут наше истинное объединение? Не знаю…
Зашла Томка и долго болтала на отвлеченные темы. Потом еще соседка по комнате, я тоже изредка вставлял пару слов. «Ой. Лакс, с этой прической ты похож на кого-то из Биттлз…Клево…А, девчонки, знаете, эта Надька из пятой комнаты, такой колхоз». Она болтала, я смотрел на нее и думал. Хорошо, что она этого не делает. Не думает про то, что все вокруг ненастоящее. Лучше не знать, тогда легко. Движение быстро, сигареты пепел, и вот я курю, курю и мечтаю. Оля сидит и говорит с Томой, обнимает меня. Целует, говорит, что любит. Интересно, она точно чувствует это или нет. Может, мы давно притворяемся?
Я встал, прошелся, оглянулся, сел и потом лег. Куча движений просто так. Литературные формы, может о них подумать? «Лакс, ты чай будешь»? «Да». Когда это началось? Хлебаю чай, лежу, ворочаюсь, в комнату входит кто-то еще, вокруг куча девчонок, треп. Нет, я ничего, конечно, не имею против них. Просто я знаю, что все разрушение…Тома говорит, «Колька, прикинь, проверяет все мои звонки по мобильнику». Оля вставляет: «что, не доверяет»? «Да нет, насчет денег беспокоится». И чего я вот беспокоюсь, все вроде нормально, но почему у меня такое чувство, что чего-то не хватает?
Я слушаю свое сердце, что оно мне скажет. Оно молчит, ответа нет, а откуда-то сверху мне чудится какой-то смех. Жестоко! Нет даже боли, я не могу погрузиться как раньше в черную реку депрессии, что очищает на самом деле, не могу. Есть только тупость. Смех. Сигарета. Пепел. Музыка? «Котенок, давай послушаем что-нибудь из 60-х»? «Не хочу, Лакс. Давай послушаем тишину». Из комнаты исчезают все, мы лежим рядом и пытаемся слушать тишину, но мы ее не слышим. Ее нет. Есть отупение. Может она есть в глазах?
«Почему ты называешь меня Лакс, это как-то обыкновенно». «Хорошо, Лась, я люблю тебя». Мы лежим долго, очень долго и она спрашивает очень тихо, «ты любишь меня. Скажи, ты сильно любишь меня»? «Да, я сильно люблю тебя». Отвечаю я, проводя рукой по ее бедру. Верю ли я в то, что сказал? Не знаю. Ветер смеется за окном. Ненавижу этот мир. Я медленно возбуждаюсь, она тоже, объятия все откровенней, руки свободны от всех запретов, языки пляшут в танце вседозволенности. Зубами стискиваю ее сосок. «Давай сегодня так…Без». «Хорошо». И мы издеваемся друг над другом, доводя возбуждение до предела без самого главного. Меня трясет, ее тоже. Но вот она чуть успокаивается, а я нет. Я хочу продолжения, самого главного. Рука в бедро. Плечо в плечо. Какая у нее нежная кожа. Желание открыть, вернуть свет, возжечь угасший огонь исчезло. Осталось другое желание, желание движения, тепла, чисто физического комфорта, чего-то горячего, мокрого и стыдного. Но это потом….
Она говорит, нет. Лежит, свернувшись в клубочек, и смотрит на меня с затаенной грустью. «Тебе грустно котенок, что случилось»? С тревогой спрашиваю я. Может она тоже чувствует, что что-то не так? Я весь в себе, сплошное Я? «Нет, Лась, все в порядке. Мне хорошо». Но я не верю, я чувствую, что ей плохо. «Нет, не обманывай меня, тебе плохо». «Да нет, все нормально».
Я не успеваю вставить очередную фразу участия, как дверь опять распахивается и заходит Ксюшка, ее сокамерница, то есть девчонка, живущая с ней в этой комнате. «Ой, ребята, давайте покурим на кухне»? «Да, давай», соглашается Оля. «Лась, вставай, хватит валяться. Пойдем». На кухне собрались все обитатели этого блока, и обсуждается вопрос по поводу установки бойлера. «Ну, соберем с каждого по 500, хватит, зато, пока здесь жить будем, будем мыться все время». Это Ксюша. «Да, попробуйте, соберите все эти бабки». Это Оля. Тома выплевывает дым, «Главное, не пускать остальных туда, кто деньги не внес». «Ха, и с каждого кто не внес деньги, по сто рублей месячного абонемента, если мыться хотят». Это я.
На кухню заходит одна из завсегдатаев этого блока, Анжела, стремная девушка в вязаном платье до колен и в штопанных синих чулках. Ее черные волосы перекручены на макушке десятком зеленых резинок. Она улыбается, и садиться на покосившийся стул с пятнами от краски, который раньше стоял в комнате у Оли. Она любила рисовать на нем. Анжела игриво взмахивает бровью и говорит, «Слушай, этот парень мне опять звонил. Сказал, что сегодня зайдет». «Ой, Анжела, ты прямо супер-секси, вчера один, сегодня другой». Замечает Тома, а мы с Олей подмигиваем друг другу. Анжела стреляет сигу и уходит в свою комнату. Тут вбегает Надька, интересная в лице чувиха в белой рубашечке и в синих джинсах, красиво обтягивающих ее слегка квадратный задок. «Эй, сигарету давайте, а-ааа-мля». Ее телефон, аккумуляторный блок которого держится на двух кусочках изоленты, неожиданно звонит, услаждая наш слух прекрасной полифонической мелодией…
«Блять. Я же сказала, Сему заберешь. Нет, и Вику тоже. Да нет, урод, Олю не надо и бухла, прихвати долговязый». Она достает из кармана семечки и начинает быстрыми движениями отправлять их в свой маленький рот, она вообще вся маленькая. Докурив, она куда-то испаряется. «Блин, такая дура эта Надька, представь, я ее как-то спрашиваю, ты на кого учишься? А она отвечает, на шлепка»!!! Смеется Ксюшка. Мы все тоже смеемся. «Что, так и сказала? Тогда интересно, кто ее парень должен быть? Ушлепок»? Ржу я. «Неа. Шлепок, это типа она на отделочника учится», говорит Оля. «А еще как-то говорит, уеду я от вас. А я спрашиваю, куда? Она говорит, профессию новую найду, так вот…И лицо такое важное делает…А какую?….Она так тихо…Секретарь-референт». Продолжает издеваться Ксюша. Я замечаю: «Да, мечта босса будет. Ее там явно в любых позах. И на столе и под столом. Скажем, ты нагибайся, нагибайся пониже, там, как раз бумажки по полу рассыпаны». «Прямо как со знанием дела», мрачно улыбнулась моей шутке Оля. «Ну. Я же так, просто».
Шепчу ей на ухо: «Прямо так эта Ксюша издевается над ней, а сама-то. Я помню, что ты про нее рассказывала…Сама не лучше нее». «Да, Лась, она ебнутая. Ты просто не знаешь, долго рассказывать. Это она сейчас вроде нормальная. Может потому, что при тебе».
Мы уходим с кухни, заходим в нашу, а точнее не нашу комнату, и садимся на кровать. Она молчит. Я тоже. Время летит на часах. Я нет. Часики тикают, а снег во мне продолжает засыпать лето, еще больше холода, еще больше льда…Царство снежной королевы, она поставила мат шахматной, а Я? Я проиграл все! «Ты будешь кушать, Лась»? «Да. А чо есть»? «Рис. Я сварю тебе». Она сыпет рис в потрескавшуюся кастрюлю с изображением смеющегося кудрявого ребенка, а я наблюдаю за ее быстрыми движениями.
