в доме кошки и хомяк, которого зачем-то припер доцент.
– И что я с ним буду делать? – недовольно спросил его Борменталь.
– Пригодится, – беспечно ответил друг, который и сам не помнил, откуда у него этот хомяк взялся.
Вопрос Филипп Филипповича был далеко не праздным: у него, привыкшего к упорядоченной структуре организации, и животные жили не лишь бы как, а согласно штатному расписанию. Одна собака была его заместителем по собакам, одна кошка – заместителем по кошкам и ежедневно он проводил с ними планерку в девять утра. Собака с кошкой были умные, причуда хозяина сажать их по утрам за стол в его кабинете не особо их напрягала, и они терпеливо сидели полчаса каждая на своем стуле, ожидая, когда получат от него каждое свое задание, смысла которых не понимали, но исполнения с них и не требовалось. По мнению Борменталя, они и так работали лучше заместителей мэра их города.
Затем он решил расширить структуру и выделил отделы дворняг, овчарок и симамских кошек, но планерки с начальниками отделов поручил проводить уже своим заместителям. «И вот к чему тут хомяк?» – думал недовольный Филипп Филиппович. Сначала он думал назначить его начальником отдела мышей, но мыши его вообще не воспринимали, а затем отдел сиамских кошек и вовсе закрыл вопрос с мышами, так что это стало неактуально. И тогда Борменталь понял, кем будет работать хомячок – представителем недовольной общественности от оппозиции. «Как раз подходит: делать ничего не умеет, только жрет и гадит – самое то! – успокоился хозяин дома. – Главное, чтобы самого его кошки или собаки не загрызли – а то будет ощущение, что нет у нас в доме демократии».
Когда приходил Горбуньков, Борменталь всегда доставал бутылку коньяка. Сам он выпивал три рюмки – норму еще в двадцать лет самому себе установленную, и с тех пор оставшуюся неизменной, а его друг выпивал все остальное, а потом смотрел таким жалобным взглядом, что приходилось достать для него еще и бутылку водки.
Вот и в этот раз, когда коньяк был выпит, а Филипп Филиппович невозмутимо лишь прикасался губами к тому, что было налито в его третьей рюмке, Семен Семенович посмотрел на него столь жалобно, что тот тут же достал ему водки. Жадно выпив сразу две рюмки, доцент заметно повеселел и стал рассказывать, как ходил сегодня в магазин:
– Захожу как законопослушный гражданин, надеваю маску, а продавщица мне говорит: «Не нужно: поганцев сегодня не будет, у них выходной, они по выходным не ходят».
Борменталь неодобрительно посмотрел на смеющегося друга: сам он не считал пандемию и масочный режим чем-то смешным, а поведение продавщицы на его взгляд представлялось предосудительным. Однако в дискуссию вступать не стал, потому что Семен бывал обидчив, а кто к нему будет еще ходить? А он настолько хорошо относился к другу, что даже как-то предложил ему должность своего заместителя по научной работе – третьего по рангу после заместителей по кошкам и по собакам, соответственно этому статусу он и должен был занимать место за столом во время совещаний. Горбуньков отказался в достаточно обидной форме; наверное, это было связано с тем, что он не знал, что Борменталь планировал платить ему за эту работу из своих сбережений должностной оклад, превышающий оклад университетского доцента. Если бы знал, то вряд ли так легкомысленно посмеялся бы над серьезным предложением. А раз посмеялся, то и не узнал.
Больше всего Филиппу Филипповичу нравилось, когда его друг вдруг начинал сочинять стихи. Он начинал выдавать новые рифмы экспромтом ближе к тому моменту, когда содержимое бутылки с водкой начинало неумолимо приближаться к дну. Если стихи нравились хозяину, то он в виде исключения мог и вторую бутылку достать. Но в этот раз, когда подошел момент «стихоплетства», как называл его Борменталь, произошло что-то необычное. Глаза Горбунькова остекленели, и он начал монотонно читать какие-то слова. Хозяин изумленно смотрел на друга, не зная как реагировать. Через несколько минут доцент пришел в себя и спросил, почему Филипп Филиппович так на него смотрит. Тот объяснил, и Семен Семенович стал очень серьезным: он вспомнил, как однажды произнес пророчество об университете, которое сбылось. А вдруг и сейчас было пророчество?
«Да нет: муть какая-то, как обычно у тебя», – успокоил его Борменталь, но Горбуньков не успокоился. Его душу терзали смутные сомнения. Он так расстроился, что не запомнил пророчества, что даже не стал просить третью бутылку. Впрочем, когда хозяин предложил ее открыть, чтобы утешить столь обеспокоенного друга, отказываться тоже не стал.
Муниципальные выборы
А между тем подошел единый день голосования. Придя через неделю после выборов в гости к Борменталю, Горбуньков первым делом поинтересовался, ходил ли его друг на избирательный участок.
– У нас же в государственные структуры не было выборов в этот раз, только в муниципальные, – презрительно скривился Филипп Филиппович.
– Как пишут некоторые люди – какое нам дело до того, кто будет в Государственной Думе или в Совете Федерации – нам есть дело до тех, кто представляет наши интересы в органах местного самоуправления, – возразил Семен Семенович, который уже пропустил стаканчик и оттого был настроен на общение.
– Некоторые люди и не такое пишут, особенно на заборах, – задумчиво произнес Борменталь, раскуривая кубинскую сигару. А, раскурив, спросил: – Выпьем рома?
Было бы в высшей степени странно и глупо предположить, чтобы такое обоснованное и здравое предложение не нашло самого живого отклика в душе Семен Семеновича. Через двадцать минут Филипп Филиппович задумчиво посмотрел на пустую бутылку из-под рома, которая совсем недавно была полной, и сказал грустному другу: «Достань водку вон в том столе. А мне кофе свари».
– Вернемся к нашей беседе, – сказал хозяин, сделав первый глоток кофе. – Если так рассуждать, то можно и на выборы слесаря в ЖЭКе сходить и считать, что это важно…
– А вот зря смеетесь, – возразил Горбуньков, хлебнув приличный глоток водки из высокого стакана. – Мне один из студентов, у которого мама ни на какие выборы не ходит, сказала, что на такие вот точно бы пошла!
Борменталь задумчиво усмехнулся:
– Ну, каждому свое. А что там за скандал в этот раз получился с участием ваших коллег?
Горбунькову не терпелось поделиться этими событиями с тех пор как он вошел в дом – отвлечь от этого желания рассказать могло только что-то исключительно важное, такое, как бутылка рома. Поэтому он благодарно посмотрел в глаза Борменталя, нечаянно напомнившего ему, с чем он, собственно, и пришел, и начал рассказ.
В этот раз две представительницы научно-педагогической корпорации технического университета
