– Артём, это действительно классно. Извини, но мне даже нечего тебе подарить в ответ.
– Да не надо. Я хочу, чтобы ты уехал из лагеря в хорошем настроении и время от времени вспоминал нас не с плохой стороны. В последние дни тебе много пришлось выдержать – все эти взгляды и слова… Ты, наверное, подумал, что тебя все вокруг ненавидят. Поверь, это не так.
Миша улыбнулся и ничего не стал говорить в ответ. Он подошёл ко мне и мы просто обнялись. Затем он хитро улыбнулся:
– Знаешь, кое-что я всё-таки могу. Мне уже известен мой московский адрес – это район Марьина Роща, – Миша быстро написал на квадрате бумаги полный адрес. – В общем, родители сказали, что рады будут видеть у нас в гостях любого друга или друзей из лагеря, кого я захочу пригласить. Так что обязательно приезжай. Я знаю, ты приедешь в Москву. Рано или поздно туда все попадают хотя бы на время.
Я с благодарностью принял от Миши адрес и мы пожали друг другу руки.
Выйдя от Миши, я почувствовал такое облегчение и такую эйфорию, как будто взобрался на Эверест. Нет ничего лучше, чем получить заверение в дружбе, это окрыляет.
Но когда я добрался до своей кровати и постарался отогнать все мысли, чтобы заснуть, в голову полезло одно – Миша уедет, а я и все остальные бойскауты останемся здесь. Между тем, война ширится, и, возможно, недалёк тот день, когда придётся умирать в каком – нибудь Каракуме от пули моджахеда. Внутренний голос жестоко твердил мне, что у исламистов куча преимуществ перед любым парнем из лагеря – они проходил долгую подготовку в лагерях боевиков, а я и остальные бойскауты даже в тире не можем пострелять и сыграть в пейнтбол, потому что это запрещено инструкциями Департамента, вечно боящегося бунтов. Всё, чем мы хорошо владеем кроме своей головы – это лопатой и тяпкой, а лопатой и тяпкой вооружённого до зубов террориста не убьёшь. Нас просто бросят в бой, как пушечное мясо, не считаясь в потерями. В войнах так поступают нередко, а теперь это и того проще – ведь мы сироты, и если нас убьют, никто не заплачет. Ни одна живая душа не спросит у военных, почему они так быстро израсходовали человеческий материал. Куда как проще, чем возиться с призывниками из благополучных семей и контрактниками. Так я проворочался в постели далеко за полночь, а затем наконец приказал себе вслух: «А ну спать!» – и провалился в дрёму.
Вот в эти – то дни, когда у меня было полное ощущение надвигающейся катастрофы, в Белгородскую область приехал фестиваль воздушных шаров, и руководство лагеря дало согласие на поездку нескольких десятков бойскаутов на праздник.
Первого августа, накануне того дня, когда администрация должна была опубликовать список счастливчиков, в комнате Олещука собралось совещание. Мы с Ильёй также были приглашены, как и представители ещё двенадцати потоков. В комнате из – за такого столпотворения нечем было дышать, все вытирали пот, но Илья попросил всех потерпеть – открывать окна и двери было нельзя по соображениям безопасности.
– Ну что, все в сборе? – оглядел собравшихся Олещук. – Я с несколькими старшими парнями решил собрать вас здесь, потому что у нас в лагере фиговая ситуация. Откровенно фиговая ситуация, парни. У нас и так комендантский час, работа и учёба от зари до зари. А теперь ещё и война, на которую многие могут отправиться и не вернуться обратно. Кто согласен с тем, что нам слишком рано умирать, поднимите руки!
Почти все собравшиеся подняли руки, включая меня и Букетова, лишь один бойскаут – Борис Озеров из потока десять семнадцать – сперва нерешительно поднял руку, затем опустил, а затем снова поднял.
– Озеров, это что за акробатика? Ты за или против?
Озеров кашлянул:
– Принципиально я за. Но если ты предложишь бросаться с кулаками или ножом на педагогов, то я не готов. Пока не готов.
Олещук невесело усмехнулся:
– Ну так будь готов бросаться с ножом и автоматом на моджахедов.
Началась ожесточённая перепалка, во время которой Олещук всё повышал и повышал голос, пока я, неожиданно сам для себя, не крикнул громче всех:
– Хватит! Прекратите споры! Андрей, не надо сотрясать воздух. Мы все разозлены, но нам нужен план. Одна дурацкая попытка бунта – и нас просто раскидают по тюрьмам или отправят на фронт, не дожидаясь восемнадцатилетия. Если начинать бороться, нужны методы, нужна организация.
– Хорошо, Артём, очень хорошо. Методы. Что предлагаешь конкретно ты?
– Дипломатический путь, – пожал плечами я. – Нужно, чтобы кто-то из присутствующих побеседовал с Георгиной Матвеевной. Если уж Департамент хочет послать нас на войну, пусть хотя бы введут в лагере боевую подготовку, устроят тир, секции бокса, борьбы и так далее. Сперва добьёмся этого, а там видно будет.
Бойскауты начали переговариваться и сошлись на том, что затея дельная.
– Ну, раз так, осталось найти того дипломата, который отправится беседовать с Георгиной.
Все переглянулись и уставились на меня. Олещук саркастически улыбнулся и похлопал меня по плечу:
– Ты это придумал, Артём, тебе и карты в руки.
На следующий день, накануне поездки на фестиваль, нас кратко оповестили электронными сообщениями, чтобы мы были в восемь утра у входа в свои корпуса. Никаких подготовительных встреч с Георгиной Матвеевной не было, рекомендаций по поведению в письме также не содержалось – очевидно, адресаты письма и так считались достаточно умными или достаточно благонадежными, чтобы не натворить глупостей.
Утро важного дня выдалось необычно холодным и туманным для начала августа, трава на газоне вся была усыпана росой, и меня даже потряхивало от холода. Впрочем, возможно, сюда примешивались нервная дрожь в ожидании разговора с нашей всесильной кураторшей.
Букетов спустился значительно позже меня и, кажется, даже позже назначенных восьми часов.
– Опаздываешь, – улыбнулся я.
– Да, но автобуса всё равно еще нет.
Через несколько минут за углом послышался шум моторов, и мы увидели картину неожиданную. К нам вырулили автобус, автомобиль Георгины Матвеевны и две машины сопровождения с охраной. Брови Букетова поднялись:
– Мы что, особо опасные преступники?
– Привыкай к нашему новому статусу, – проговорил я медленно. – Какой позор, а? На нас теперь все будут коситься, как на зачумленных, с такой-то охраной.
Необычная процессия остановилась возле нас. Двери автобуса молчаливо раскрылись, приглашая нас войти внутрь. Никто из пассажиров машин сопровождения не издал ни звука. Мы с Ильей переглянулись и друг за другом загрузились в автобус. Двери всё так же беззвучно и торжественно закрылись, и кортеж отъехал. По пути мы забрали еще четверых бойскаутов, после чего направились к воротам лагеря.
