— Не вижу смысла.
— Увидишь, когда все случится. Тогда ты поймешь.
— Да зачем? Ты наверняка в курсе!
— Он же не все мне рассказывает. Я только и знаю, что город в опасности. Оттуда пора выбираться.
— Плевать на город. Ты видел Квина? Настоящего?
— Да. — В голосе звенела неприкрытая гордость. А как же оскверненное тело? Что же такое Квин, что ухитрился внушить к себе столь извращенное поклонение? — Он живет на тридцатом уровне и…
Николас осекся, поняв свой промах. Шадрах улыбнулся.
— Веди меня туда.
Нисхождение далось нелегко, учитывая состояние Николаса, который, прихрамывая, вел Шадраха сквозь мрак. Дюжина эскалаторов, полдюжины лифтов. Ступени. Перекладины лестниц. Мужчины с лицами, испещренными пятнами зеленых технических огней, жались к бокам тоннелей. Перебегали коридоры, которые вот-вот грозили обвалиться, в чем заверяло красное мерцание, заливающее такие места. Сквозь багровую дымку казалось, будто Николас истекает кровью. Подобное освещение разоблачало истинную суть и назначение вещей. Мужчины держались подальше от настоящего света, стараясь не подставляться, и те минуты, когда он вдруг настигал их, переворачивали все в душе Шадраха. За все время странствия (бывшему любовнику Николь оно навсегда запомнилось как лишенное звуков и запахов) попутчики не обмолвились ни словом. Шадраха молчание радовало, как манна небесная. Ему было нечего сказать убийце, а если бы тот заговорил, его бы это лишь взбесило.
Наконец они добрались до древнего подземного вокзала, куда и держали путь, по словам Николаса. Рифленые своды гигантского зала взметнувшимися крыльями уходили ввысь, где их изящные линии тонули во мраке верхнего уровня. Долетающий шум возвращался обратно в виде искаженного эха. Нависающий сумрак, наверное, рухнул бы под собственной тяжестью, когда бы его не отгоняли флуоресцентные шары, чье трепетное мерцание дразнило глаза, обещая то превратиться в полноценный свет, то погаснуть окончательно.
Билетная касса на этом старом и закопченном вокзале представляла собой полусгнившую клетушку, в которой горбились какие-то ветхие машины. Металлические части платформы давно успели проржаветь, а каменные — источиться; шагая по ним под неверным светом шаров, пассажиры поминутно рисковали вывихнуть лодыжку или пострадать еще хуже. Запах, состоящий наполовину из просочившейся вони мусорной зоны, наполовину из паров машинного масла, долетал как бы издали, напоминая картину с потускневшими красками, укрытыми под патиной многолетней пыли.
Путешественники, пойманные в сети этого сумеречного мира, продирались через мглу и тени, где лица колыхались бледными небесными спутниками. Ожидающие стояли недвижно, каждый на собственном острове одиночества и самопогруженности. Казалось, они провели в таком положении сотню лет. По правде сказать, поначалу мужчине почудилось, будто бы он угодил на выставку забытых статуй.
Люди стояли с тросточками и чемоданами в руках, оставив тяжелые сумки лежать у ног. Никто не смотрел в глаза Шадраху, шагавшему вслед за Николасом; впрочем, никто и не уступал дороги, так что вскоре они стали казаться ему какими-то призраками, заблудшими душами, лунатиками. В полумраке зрение играло с мужчиной злые шутки, капризно придавая далеким фигурам несбыточные очертания: рыбьи головы, птичьи конечности, тела ящериц.
Шадрах возненавидел это место всей душой; ему не терпелось выбраться отсюда. Чем ближе к рельсам, тем сильнее затхлую вонь вокзала перекрывал запах бензина. Линия пролегла в огромной траншее, которая наверняка изменяла размеры и форму в зависимости от очертаний поезда. Внизу, между рельсами, суетились крохотные существа, одновременно похожие и непохожие на мышей. Мужчина избегал смотреть на их мордочки, боясь увидеть лица орангутангов из надземного логова Квина. Твари сновали во все стороны, тихонько покашливали, общаясь между собой, дрались и спаривались, нимало не смущаясь под неотрывным взглядом Шадраха.
Но вот их мир заполнили красные сигнальные огни, и странные существа разбежались по норам. Поезд стремительно приближался. Подул сильный ветер, вокзал начал мощно содрогаться. Ожидающие схватились за свои шляпы. «Статуи» разом заворчали, надвигаясь на рельсы и толкая двух чужаков вперед.
— Тебя не боятся, — заметил Шадрах и уставился себе под ноги, по-прежнему опасаясь разглядывать лица соседей.
— Уж поверь, на такой глубине им случалось видеть и кое-что похуже, — отозвался Николас.
Подъехавший поезд, заполонивший оба уровня, напоминал скорее исполинского зверя или космический корабль. Создатели не потрудились придать его формам ни красоты, ни изящества: машина была построена для тяжкой работы в суровых условиях. Покоряла разве что безумная скорость, с которой грохочущий поезд летел по рельсам, точно слепая пуля. Шадрах был уверен: громадина нипочем не остановится, но та легко, словно по команде, примерзла к месту и успокоилась, затмив собою тоннель. Из бесчисленных отверстий вырывался разного рода лязг и скрежет. Покрытый огромными дырами корпус поезда смахивал на изъязвленное тело чудовища из доисторических времен. И вот на всех уровнях растворились двери. Наружу хлынул поток самых странных людей — причем не через помятые стальные створки, а прямо через дыры между ними: они казались крупнее и, следовательно, удобнее для выхода. Когда на платформу ступили последние пассажиры, Шадрах по-прежнему отводил глаза и думал: а вдруг это сходство с рыбами и ящерицами ему не привиделось? Ну что такого он может увидеть, если посмотрит прямо? Страшнее своего спутника — ничего.
— Под ноги гляди, — предупредил Николас, когда они заходили в вагон. — В полу тоже дыры.
Строители поезда не позаботились о такой роскоши, как сиденья. Пассажиры попросту стояли, отгородившись друг от друга невидимыми границами. После того как все разошлись по вагонам, рядом с Шадрахом остались трое: женщина в красном, в огромной алой шляпе с вуалью, ниспадающей на лицо; мужчина с крысиными чертами лица, забившийся в угол и бросавший на Николаса косые нервные взгляды, и жирная четырехфутовая фигура в лохмотьях.
Когда двери съехались, поезд задрожал и затрясся, завыл, зафыркал и застонал всеми своими металлическими частями. Потом словно встал на дыбы, отпрянул назад и ринулся в темноту, озаренную красными аварийными огнями. Шадрах оглох от шума — будто тысячи острых ногтей заскрипели по камню или разом погнулся миллион изношенных стальных деталей — и едва не упал, но схватился за поручень весьма сомнительной надежности. Соседи по вагону, чьи лица тонули в кровавом свете, не отводили глаз от пистолета в руке Шадраха. Поезд ревел и подскакивал на рельсах, словно хищник, рвущийся на охоту; сквозь дырку в полу было видно, как проносится, расплываясь от скорости, нижний уровень. Мужчине внезапно подумалось: должно быть, на самом деле он так и не выбрался из банка органов и теперь лежит рядом с Николь под курганом из ног, а все остальное — лишь сон, которому суждено длиться вечно.
