— Какой смысл в этом заработке?
— Видите ли, Александр Николаевич, актриса Федоровская была мне дорога. Да, у нее еще были любовники, но я прощал. Старость многое готова простить молодости. Потом поймете, если доживете до моих лет.
— Никогда не поверю, Юрий Иванович, что вы вот так просто бросаетесь деньгами?
— Будете сильнее стараться.
— Я и стараюсь.
— Постоянно отчитываться передо мной.
— Я отчитываюсь перед своим начальством.
— Перед ним, и передо мной.
— Никогда не являлся слугой двух господ.
— Отказываетесь?!
— Не вижу смысла. Вы предлагаете деньги, чтобы я делал то, что и так делаю.
— Пусть это станет вашим дополнительным стимулом. Безо всяких отчетов.
— Мне не требуется дополнительных стимулов. Но если хотите реально помочь, ответьте на некоторые вопросы.
— Спрашивайте.
— Вы сказали о любовниках Зинаиды Петровны. Не назвали бы их имена?
— Я их не знаю.
— Юрий Иванович, с вашими-то возможностями да не узнать?
— Я к этому не стремился, — вздохнул Еремин. — Можете считать меня человеком со странностями, но. по мне было лучше находиться в неведении. И нервы сохранишь, и здоровье.
— Может, у Федоровской не было никого?
— Кто-то имелся, — последовал тяжелый хрип; сейчас рядом с Горчаковым находился не властный человек, держащий в руках половину города, а измученный старик. — Чувствовал я.
— Деньги вы ей давали?
— Давал. Только кто-то помогал ей помимо меня. Дальше Горчаков спросил то, о чем спрашивал остальных:
— Что она была за женщина? Ее характер? Наклонности?
Еремин задумался, подыскивая нужные слова:
— Иногда она была ласковой, иногда превращалась в фурию. Чаще — второе. Но я очень любил ее и готов был пожертвовать очень многим. Я мог бы даже развестись и жениться на ней. Несколько раз подъезжал к ее дому с букетом роз, собирался сделать предложение. Однако всегда останавливался. Наверное, побеждало благоразумие?
Как можно развестись с женщиной, с которой прожил сорок лет?.. И еще, я боялся получить отказ. Извините за откровенность.
— Мне как раз и нужна откровенность. А политикой Зинаида Петровна не занималась?
Густые брови Еремина взметнулись, он непонимающе посмотрел на Горчакова.
— У вас есть причина спросить меня об этом?
— Есть. Убит еще один человек, некий Либер Жан Робертович. А он политик еще тот!
— Какое отношение Либер имел к Федоровской?
— Слуги видели, как однажды он приехал к ней, они заперлись в комнате хозяйки и долго беседовали. А сегодняшней ночью зарезали представителя Рейха Дрекслера.
— Он тоже к ней приезжал?
— Врать не стану, не слышал.
После некоторого очередного размышления Еремин сказал:
— Мы никогда не говорили с ней о политике.
— Ее не интересовало ни положение Российской Империи после добровольного сложения Колчаком диктаторских полномочий, ни наши отношения с СССР, с западными странами, с Рейхом?
Впервые Юрий Иванович улыбнулся, правда, печально:
— Зинаида и политика — вещи несовместимые.
— Какова тогда ваша версия?
— Ограбление?
— Слуги уверяют, ничего не пропало. Вы, случаем, не дарили ей какую-нибудь уникальную драгоценную вещь?
— Попали в точку! Я заказал для нее колье. Но готово оно будет через две недели.
— Выходит дело не в ограблении.
— Если ревность? Очень вероятный мотив.
— Тогда и вы под подозрением?
Горчаков подумал, что банкир начнет оправдываться, доказывать мол, он тут не причем. Нет, Юрий Иванович согласно кивнул:
— Правы, Александр Николаевич.
— Тогда разрешите полюбопытствовать: где вы находились в ночь убийства Федоровской?
— В Белгороде, на важной деловой встрече. Свидетелей — уйма. На следующий день вернулся в Старый Оскол и узнал. Понимаю, убить можно и не своими руками. Но я не убивал Зину! Слишком дорога она была для меня! Правильно говорят: самое прекрасное на свете — женщина. А разные побрякушки на ней — только. побрякушки. Величайшие творения ювелиров созданы для нее. Но они лишь статисты, подтверждающие достоинства главной героини.
Раз я тоже под подозрением, разрешаю перевернуть и мою жизнь. Только отыщите мерзавца!
Горчаков заметил, как глаза грозного банкира увлажнились. Страдания Юрия Ивановича выглядели настолько искренними, что хотелось им верить.
Они уже стояли около «Белогорья». Александр ощутил сильное волнение, мысли смешались, спутались; теперь не только до ума, но и до сердца достучалось душевное состояние Юрия Ивановича.
— Вы отказались от денег, — в голосе Еремина появились прежние величаво-властные нотки. — От иной помощи, надеюсь, не откажитесь? Если нужна какая-то информация?..
— Я обязательно обращусь к вам.
— Вот мой телефон. И еще, Арсений — мой верный помощник всегда к вашим услугам.
Плешивый поклонился и тоже протянул Александру визитку:
— Возьмите. Уверен, понадобится.
Горчаков поблагодарил и попрощался. Около гостиницы продавали розы. Он взял бордовые.
С администратором Александр говорил слегка срывающимся голосом. Даже сам себя не узнавал:
— Мне к Валентине Репринцевой.
— Она предупредила, что вы подойдете. Пятый этаж, номер 511.
Лифт мягко донес его до пятого этажа. Пока Горчаков искал нужный номер, в груди возникло легкое покалывание. Где-то далеко-далеко звучало предупреждение начальника полиции, что Валентина Репринцева может оказаться агентом спецслужб. «Плевать! Агенты тоже люди!»
Он постучал, и когда Валентина распахнула дверь, тихонько присвистнул! Она выглядела даже лучше, чем вчера. Вот уж действительно: самое прекрасное на свете — женщина!
— Проходи, — улыбнулась Валентина. — О, какие цветы! Он с удовольствием принял приглашение. Уютный двухместный номер, даже беглого взгляда достаточно, чтобы понять — постояльцы живут довольно просто, не жируют.
— Хочешь чаю?
— Не откажусь. А как отреагирует твоя соседка на визит незнакомца?
— Не просто соседка, сокурсница. Ее нет. Она с группой на экскурсии. Организовало ее местное отделение ВКП(б) и комсомол. Мы ведь приехали в вашу страну по их приглашению.
— Собираешься агитировать за коммунизм?
— Собираюсь! — с вызовом бросила Валентина. И тут же как-то виновато оборвала себя. — Не будем о политике. Хотя бы сегодня.
— Не будем, — согласился Горчаков.
Репринцева разлила по стаканам чай:
— А пошли наши ребята к вашему «Смольному», поклониться павшим героям.
