Белоснежный свет операционной лампы вычерчивал ровный круг в центре реанимационного бокса и продолжал ревниво оберегать свои владения от вездесущей тени. Многоокое светило с удивлением заглядывал в глаза хрупкой женщине, которая лежала на операционном столе и не жмурясь встречала его ослепляющие лучи. Еще недавно кипевший энергией бокс опустел и лишь склонившийся над златокудрой красавицей мужчина не собирался никуда уходить.
«Вот и всё! Нас с Вичей бросили одних на этом маленьком островке из яркого света», — черной тучей клокотали мысли.
Мои дрожащие пальцы нежно опустили Вичины веки и начали убирать кристаллики запекшейся крови из уголков ее полуприкрытых глаз. Кто-то вошел и встал рядом. Пытаясь оттянуть неизбежное, я продолжал машинально смахивать бурые крошки с любимого лица, не находя смелости посмотреть на вошедшего.
— Мне сказали, что ты медработник, — прозвучал мягкий голос.
Вместо ответа, на убеленного сединами врача посыпался град требований: «Ей нужен щадящий режим искусственного дыхания! Ее легкие все в рубцах и не могут растягиваться как у здорового человека!» — Да, конечно. Мы это учтем, — быстро ответил врач, пытаясь перехватить инициативу разговора, но вновь был перебит: — И ее надо как можно скорее перевести на самостоятельное дыхание.
Доктор молча кивнул в ответ. В боксе повисла напряженная тишина, сквозь которую врач едва уловил дрожащий шепот: — Почему ее зрачки не реагируют на свет!? — Не надо отчаиваться. Викторию только что вернули к жизни. Сейчас она находится в коме, но у нее есть три дня, чтобы выкарабкаться.
— А потом? — Все будет зависеть от того, сколько рефлексов вернется и восстановится ли самостоятельное дыхание. Но сейчас еще рано об этом говорить. Нужно просто ждать и надеяться, — сказал врач и тихо вышел.
Мы снова остались одни. Черная пелена непомерного горя окружила нас. Она пожирала наш островок из света, пытаясь отнять последнюю надежду на спасение в этом безжалостном океане жизни. Не веря такой жестокой несправедливости я схватил Вичу за руку и взмолился: «Любимая, если ты меня слышишь, пошевели пальчиками!» Я повторял свою просьбу все громче и громче, пока не сорвался на крик. Поняв бесплодность своих попыток, я остановился и тут весь ужас случившегося обрушился ледяной лавиной. Все отступило на задний план. Вся житейская суета с ее ежедневными проблемами казалась теперь никому не нужной.
Все, ради чего жил, стало бесполезной тратой времени. Я держал Вичину ладошку обеими руками и молча смотрел на ее прекрасное и спокойное лицо.
— Ничего, — обманывал я себя, — сейчас ты отдохнешь от этих страшных событий и обязательно вернешься ко мне.
Глава 3. Родственные души
Он держал ее руку в своих и не мог отпустить. Праздничная дискотека уже закончилась, все давно разошлись, а они все стояли и никак не могли разнять рук. Его друг помог одеться ее подруге и переминался с ноги на ногу держа их куртки. Уборщица недвусмысленно загремела ведром и проворчала что-то про молодо-зелено. Только тогда они наконец очнулись. На улице уже действительно было зелено: весна заявляла во всеуслышание о своих правах.
Та далекая встреча произошла на совместном вечере, организованном по случаю майских праздников для работников скорой помощи и пожарной службы Ленинграда. Гвоздем вечера было выступление их земляка и бывшего коллеги по медицинскому цеху, ставшего писателем-юмористом. Дружный смех сблизил и раскрепостил их. Далее в программе была дискотека, где каждый ее танец принадлежал только ему. Их первый неловкий поцелуй случился в окружении разгоряченных медработников и лихо отплясывающих пожарных.
— Неужели судьба хочет распорядиться так, чтобы наш недавний поцелуй в присутствии представителей тех же профессий стал последним? — медленно шевелились Вичины мысли.
Это были два таких разных поцелуя. Первый был легким неумелым касанием губ, тогда как последний — глубоким и густо окрашенным ее кровью, когда ее Дича так отчаянно пытался вдохнуть в нее рвущуюся из измученного тела жизнь.
Нахлынувшие воспоминания вернули ее в далекую юность.
Тогда они благодарили судьбу за то, что она свела их, и не ждали от нее ничего плохого. Они стояли на пороге новых свершений и с радостью смотрели в будущее. Она только что закончила медучилище и наслаждалась жизнью без конспектов, зачетов и экзаменов. Вика любила учиться и с удивительным рвением постигала медицинские премудрости. В отличие то своей подруги, она ненавидела приходить на занятия неподготовленной и не давала спуску ни ей, ни себе. Конечно, какие-то предметы ей нравились больше, а какие-то меньше, но ни один из них не портил настроения так, как фармакология. С самой первой лекции преподаватель стал оказывать ей повышенное внимание. Он спрашивал ее чаще других и не прощал малейших неточностей. В результате у нее накопилась куча хвостов, которые преподаватель требовал сдавать вечерами в индивидуальном порядке. На эти отработки Вика шла как на голгофу. Обычно в кабинете было несколько должников, но это ее не спасало. Фармаколог начинал опрос с других и, не дослушивая ответы, быстро подмахивал зачетки. Оставшись последней, она выслушивала пространные речи преподавателя о чем угодно, но только не о фармакологии. Каждый раз этот плешивый павиан расписывал себя как непревзойденного ученого и бога медицинской химии.
— Для меня синтезировать новый препарат — плевое дело, — бахвалился он. — На мне все наше предприятие держится. И они это знают. Так что и зарплата у меня будь здоров, и машина, и шикарная ведомственная квартира, все к моим услугам.
«Интересно, зачем он преподает у нас за гроши?» — молча удивлялась неприступная студентка.
Этот же вопрос ему не раз задавали и его друзья.
— Надо передавать знания молодым, — с апломбом отвечал он, а про себя думал: «Разве могут они понять ощущения, когда перед тобой сидят ряды молоденьких девушек и светят на тебя своими голыми коленками? Найди к ним правильный подход, и все они твои!» Только вот эта большеглазая худышка никак не поддавалась на его чары. Он уже испробовал весь свой арсенал, начиная с соблазна роскошной жизнью и заканчивая запугиванием провалами на зачетах. Сегодня в бой шла тяжелая артиллерия.
— Одна ночь со мной, — и пятерка на государственном экзамене, — открыто предложил он. — А иначе тебе придется заново проходить мой курс. Тогда, может, в следующем году станешь сговорчивее.
Вике хотелось закрыть уши и исчезнуть из этой комнаты.
Ей было стыдно поднять глаза и она безотрывно смотрела на склянку с металлическими шпателями на столе, которую фармаколог нервно теребил. Она ненавидела эти приспособления для развешивания порошкообразных медикаментов не меньше своего истязателя, а тот, как специально, дребезжал ими на весь кабинет. Практические занятия с сыпучими компонентами были для нее пыткой. Каждый раз, доставая кончиком шпателя воздушный порошок, приходилось задерживать дыхание, чтобы случайно не сдуть невесомую массу, и Викиным легким это совсем не нравилось.
