Бесстрашные-предатели бегут подальше от лифта. Они не были готовы к нападению, тем более со всех сторон. Некоторые все еще оказывают сопротивление, но большинство бежит к лестнице. Тобиас стреляет снова и снова, пока не заканчиваются пули и спусковой механизм не издает характерный щелкающий звук. Мой взгляд становится расплывчатым от слез, и руки тоже бесполезны для стрельбы из пистолета. Я разочарованно вскрикиваю сквозь стиснутые зубы. Я не могу помочь. Я ничего не стою.
На полу стонет Эрик. Все еще живой.
Выстрелы постепенно прекращаются. Моя рука влажная. Одного взгляда достаточно, чтобы понять, что она вся в крови — крови Эрика. Вытираю руку о свои брюки и моргаю, пытаясь остановить слезы. В ушах звенит.
— Трис, — зовет Тобиас. — Можешь опустить нож.
Перевод: Марина Самойлова, Ника Аккалаева, Маренич Екатерина, Воробьева Галина, Мартин Анна, Вероника Романова
Редактура: Анастасия Лапшина, Юлия Исаева, allacrimo, Любовь Макарова, Индиль
Тобиас поведал мне следующее:
Когда Эрудиты подошли к холлу у лестничной клетки, одна из них не стала подниматься на второй этаж. Вместо этого, она побежала на один из самых высоких этажей в здании. Там ее встретила группа верных Бесстрашных, включая Тобиаса, они вывели девушку по пожарной лестнице, которую предатели Бесстрашные не закрыли. Верные Бесстрашные собрались в холле и разделились на четыре группы для одновременного штурма лестниц и захвата предателей Бесстрашных, сгруппировавшихся у лифта.
Предатели Бесстрашные не были готовы к такому сопротивлению. Они полагали, что все Дивергенты без сознания, поэтому сбежали. Женщиной Эрудитом была Кара — старшая сестра Уилла.
Вздохнув, позволяю куртке соскользнуть с плеч и осматриваю рану. Обнаруживаю в своем плече металлический диск размером с ноготь. Вокруг поврежденного участка пятно из синих нитей, словно под поверхностью кожи крошечные вены, наполненные синей краской. Хмурюсь и пытаюсь извлечь диск, руку пронзает острая боль.
Стиснув зубы, втискиваю лезвия ножа под диск и поддеваю его. Кричу в зубы, боль устремляется по моему телу, заставляя мир почернеть. Но я продолжаю продвигать лезвие настолько быстро, насколько могу, ровно до тех пор, пока диск не показывается над моей кожей настолько, чтобы можно было зацепить его пальцами. На основании диска игла.
Сжимаю зубы, беру диск в руки и тяну в последний раз. На этот раз игла полностью выходит из моего тела. Она меньше мизинца и вся испачкана кровью. Игнорируя текущую по руке кровь, держу диск и иглу на свету над раковиной.
Если судить по синей краске на моих руках и игле, нам что-то ввели. Но что? Яд? Взрывчатое вещество?
Мотаю головой. Если бы нас хотели убить, то расстреляли бы всех, кто оказался без сознания. Независимо от того, что именно нам ввели, оно не предназначалось для нашего убийства.
Кто-то стучит в дверь. Я осознаю, что не имею никакого понятия о том, как оказалась в общественном туалете.
— Трис, ты там? — приглушенным голосом спрашивает Юрай.
— Да, — отвечаю я.
Юрай выглядит лучше, чем час назад: он смыл кровь, на его лице снова здоровый румянец. Я внезапно обнаруживаю, что он чертовски привлекателен: прекрасно сложен, живые темные глаза, бронзово-коричневая кожа. Должно быть, он всю жизнь слыл красавчиком. Только те парни, что с юного возраста наделены привлекательной внешностью, могут улыбаться столь заносчиво. Не то, что Тобиас, который смущается, когда улыбается, словно удивлен, что ты вообще решила на него посмотреть.
Мое горло болит. Кладу иглу и диск на край раковины.
Юрай переводит взгляд с меня на иглу, потом на струйку крови, стекающую с моего плеча на запястье.
— Большая, — говорит он.
— Не заметила, — отвечаю я. Беру бумажное полотенце, чтобы промакнуть кровь на руке. — Как остальные?
— Марлен шутит, как обычно, — улыбка Юрая растет, оставляя ямочки на щеках. — Линн ворчит. Подожди, ты что, выдернула это из собственной руки? — он показывает на иглу. — Боже, Трис. У тебя что, совсем нет нервных окончаний?
— Думаю, мне не помешает повязка.
— Думаешь? — Юрай качает головой. — Тебе бы льда на лицо. В общем, все уже очнулись. Там настоящий сумасшедший дом.
Я касаюсь щеки — того места, по которому Эрик заехал пистолетом, нужно намазать заживляющим кремом, чтобы не было синяка.
— Эрик мертв? — не знаю, что именно желаю услышать в ответ.
— Нет. Некоторые Искренние решили его вылечить. — Юрай хмурится, уставившись в раковину. — Вот тебе еще кое-что о благородном обращении с заключенными: Кан допрашивает его в приватной обстановке. Нас там видеть не хотят. Чтобы сохранить мир или что-то в этом роде.
Я фыркаю.
— Да. Во всяком случае, никому не выпадет шанса его помучить, — замечает он, присаживаясь на край раковины рядом со мной. — Зачем штурм и все эти поиски? Почему просто не перебить?
— Понятия не имею, — отвечаю я. — Единственный смысл, который вижу я — им требовалось понять, кто Дивергент, а кто нет. Но это не может быть единственной причиной их поведения.
— Я не понимаю, почему именно мы. Я имею в виду, попытки контролировать армию вполне понятны, но это? Это выглядит бесполезным.
Хмурюсь, прижимая чистое бумажное полотенце к плечу, чтобы остановить кровотечение. Он прав. У Джанин уже есть армия. Так почему бы не перебить Дивергентов?
— Джанин не хочет убивать всех, — говорю я медленно. — Она знает, что это нелогично. Без фракций общество не работает, ведь каждая фракция обучает людей под конкретные нужды. Ее цель — контроль.
Бросаю взгляд на свое отражение в зеркале: моя челюсть припухла, а на руке все еще заметны следы от ногтей. Отвратительно.
— Она планирует другое моделирование, — говорю я. — То же, что и раньше, но на этот раз желает убедиться, что все либо под ее влиянием, либо мертвы.
— Но моделирование длится вполне определенный период времени, — замечает парень. — Если попытаешься сделать что-то конкретное, ничего не выйдет.
— Правильно, — вздыхаю я. — Не знаю. Не понимаю, — я поднимаю иглу. — Не понимаю, для чего это нужно. Речь явно не о моделировании с помощью инъекций для однократного применения. Почему в нас стреляют иглами и просто оставляют без сознания? Это не имеет никакого смысла.
— Не знаю, Трис, но сейчас под нашей ответственностью огромное здание, заполненное напуганными людьми, и с этим нужно что-то делать. Пойдем, найдем тебе повязку, — он делает паузу, а затем произносит. — Можно попросить об одолжении?
