- Сережа, я пока не знаю. Честно. Он вдруг возник ниоткуда, непонятно, чего хочет… Пока я просто хочу разобраться. Может, он выведет нас на кого-то еще. Вот пока все.
- Ага, все, - хохотнул Сережа. - А то я тебя не знаю. О самом главном ни слова. Что за дела-то, Ледников? Все темнишь?
- Сережа, нам не нужен шум. Пока. Потом посмотрим… Еще неизвестно, что ты скажешь, когда просветишь человека.
- В смысле?
- А ну как испугаешься?
Сережа помолчал, потом с сердечным упреком спросил:
- На слабо берешь, начальник?
И уже по-деловому закончил разговор:
- Если ты хочешь меня завести, то зря стараешься. Раз я обещал - сделаю в лучшем виде. А что дальше - потом думать будем. Вместе.
Что ж, Сережа - правильный пацан. А правильный пацан раз сказал, то сделает. Ибо так он понимает жизнь. В общем, на сей счет Ледников мог быть спокоен. Но только на сей.
Потому что после незабываемого переезда семейства Востросаблиных с дачи ему казалось, что он попал в историю, подлинный смысл и развязка которой ему совершенно неизвестны. Ощущение присутствия «посторонней силы» в сюжете, куда его втянула Гланька, было все сильнее. А вот конкретные доказательства этого наличия в его умственных построениях блистательно отсутствовали.
Уже на следующий день после переезда Гланька предложила начать работу над сценарием. Пока без контракта. Если бы Гланька не была так молода, можно было бы предположить, что она прошла недурную комсомольскую школу. Потому что в делах она обнаружила тот стиль, который Ледников хорошо знал по бывшим «комсомолистам» самого разного ранга. Давай-давай, что ты тянешь, поехали, не запрягая! Сделай, а там посмотрим, что получается!.. Когда же Ледников сказал, что сначала не мешало бы понять, что же в этом деле скрывается, и для этого надо провести, так сказать, кое-какие «следственные действия», Гланька сразу соскучилась и капризно спросила: неужели из записей деда это не ясно? Пришлось растолковывать, что ее многоуважаемый дедушка ничего в своих записях по-настоящему не раскрыл, а для настоящего выяснения истины, которое, кстати, вовсе не гарантировано, еще придется пахать и пахать.
Было еще одно обстоятельство, о котором Ледников решил пока ничего не говорить. У него возникли неясные, интуитивные подозрения, что дело Ампилоговых еще не закончилось окончательно, оно живет и способно преподнести весьма увесистые сюрпризы. Мало того, он вдруг стал подозревать, что судья Востросаблин был не только его посторонним наблюдателем и комментатором, но и в каком-то смысле стал действующим лицом…
Впрочем, Гланьке все это знать было еще рано. Тем более что они постоянно выясняли с ней отношения по поводу Артема. Причем даже в постели. Гланька упиралась и ни в какую не хотела отдавать ему записи судьи. Артем, который решил, что Ледников теперь единственный человек, способный повлиять на эту малолетнюю стерву, как он ее, не смущаясь присутствием Ледникова, именовал, не давал ему покоя ни днем, ни ночью. Ледников уже подзабыл, насколько он может быть прилипчив и беспардонен, когда ему бывает что-то нужно от человека.
Артем даже пытался его шантажировать отношениями с Гланькой, гнусно хмыкая и сопя, как паровоз. Впрочем, если быть объективным, ему действительно больше не к кому было обратиться за помощью в схватке с Гланькой. Он понимал, что просить о помощи Андрея и Викторию Алексеевну попросту невозможно. При одном упоминании, что он хочет отдать записи отца за свои долги, его подвергли бы такой торжественной порке, которая не снилась и бравому солдату Швейку. А возможность раскрытия истории с залогом квартиры и вовсе ввергала его в умственное и эмоциональное оцепенение.
Так что в его распоряжении был только Ледников.
Ледников был не прочь помочь ему. Но не только из доброты, а еще и потому, что чувствовал - именно человек, вымогающий у Артема тетрадь, может дать информацию, которая предоставит конкретную пищу его метафизическим подозрениям. Хотя бы потому, что других кандидатур на эту роль у него не было.
Но Артем, требуя помощи, был слишком гнусен в своих намеках касательно отношений Ледникова с Гланькой. Ему почему-то казалось, что он может напугать Ледникова, пообещав сообщить обо всем Андрею. Пугать этим Гланьку даже ему не приходило в голову, ибо он знал, как далеко она его пошлет, едва он откроет рот.
И все-таки ее удалось уговорить. Тетрадь была с презрительной миной передана в присутствии Ледникова Артему с условием, что ее передача произойдет при обязательном участии Ледникова и под его наблюдением. Вот тут и понадобился Сережа Прядко.
До этого Ледников обходился без его помощи. К этому времени он уже встретился, например, с некогда известной киноактрисой Альбиной Поливановой, в девичестве - Жеребухой. Встреча прошла по сценарию, который был тщательно подготовлен. А появление на столе бутылки коньяка, которую Ледников злодейским образом прихватил с собой, произвело на экс-Жеребуху эффект даже больший, чем намечалось.
Впрочем, надо признаться, застал он Альбину Тарасовну в гораздо лучшем состоянии, чем предполагал. Конечно, следы разрушительного увлечения спиртными напитками просматривались на ее лице, в реакциях, интонациях, но выглядела она еще вполне вменяемой, и даже былая свежесть и непосредственность иногда проглядывали в ней. Эх, погубил режиссер Поливанов гарну дивчину Альбинку, дочь ветеринара Тараса Жеребухи из Кременчуга! Отравил ее молодое сознание непомерными обещаниями актерской славы, раздул костер тщеславия, который никак не соответствовал скромным дарованиям Альбины. И осталась она после его скоропалительной смерти в жутковатом киношном мире никому не нужная, всеми забытая, но уже неизлечимо больная желанием блистать, покорять и чувствовать себя звездой. Чрезмерные дозы алкоголя придавали этим мечтаниям только еще большую нездоровость. Так что, когда она услышала, что у нее есть возможность появиться на телеэкране в фильме о трагедии семьи Ампилоговых, над сценарием которого Ледников спешно работает, ее расположение к нему приобрело пугающие формы. Прежде всего, было объявлено, что именно она была лучшей подругой Римки Ампилоговой в последние годы и потому знает ее, как никто. И именно она была первым человеком, которому Ампилогова позвонила с дачи еще до того, как приехали следователи.
- И что же она вам сказала?
- Сказала: «Альбинка, я его убила. Застрелила ночью».
- А вы что же?
- А я ей не поверила… Не поверила, и все тут. Потому что в последнее время у нее игра была такая. Она часто говорила, что одной ей будет лучше, что она устала от мужа, который занимается не тем, чем надо… Я ей однажды сказала: «Тебя же посадят!» А она в ответ: «Не всех сажают! Бывает по-разному, если все рассчитать…» Так что могу вам точно сказать: она об этом думала, и думала много. Но при этом она ужасно ревновала. Слухи, что у него появилась любовница, приводили ее в бешенство. Сама мысль, что он может бросить ее после всего, что она для него сделала, приводила ее в неистовство. Она буквально на стену лезла…
