- И кто ж вас потрепал? - недоверчиво уточнила старуха.
- Так бурдюк и потрепал.
- Вот же язык лживый - бурдюк если кого потреплет, то ко мне они на своих ногах не приходят.
- Красивая ты и добрая, Трея, но глупая очень. Видела бы, что рядом с бурдюком делается, когда он разбег набирает, - бревна по небу будто солома на ветру летают. Вот и зацепило, когда кололи его, а меня еще и привалило - еле жив остался.
- Хороших людей сразу убивают, а таких полугнид, как ты, даже бурдюк не берет! Много там наших побило-то?
- Не ведаю, но шум был изрядный, так что ты поторапливайся - вот-вот пораненных нести начнут.
Вернулся ребенок, за ним в дом вошла все та же девушка, что меня к избе Тука провожала. Посильнее затянув платок на голове, она с равнодушным видом склонилась над горбуном, взглянула на рану, затем с ожиданием уставилась на Трею.
- Йена, сейчас тряпицу, вымоченную в животворе, протяну через мясо, а ты держать будешь покрепче парой зажимов - тут шить глубоко надобно. Потом я ногой его займусь и головой глупой - там сама справлюсь, а ты посмотри сэра стража: его тоже где-то угораздило.
Женщины дружно взялись за плечо горбуна. Я не слабонервный, но вид крови и ран мне очень не нравится, так что наблюдал без искреннего интереса - просто не помешает узнать, каков здесь уровень медицины. На удивление все оказалось не столь уж примитивно - действо походило на высокопрофессиональную хирургическую операцию. Несколько светильников расставлены вокруг стола с пострадавшим на специальных подставках, а один, самый яркий, висит под потолком. Йена зажимала края раны или разорванный сосуд парочкой бронзовых зажимов, причем концы их, похоже, были изготовлены из серебра. Вычищенную рану обработали какой-то остро пахнущей мазью, полностью остановившей кровотечение, после чего Трея зашила ее тонкой кривой иглой, причем нить, если верить ее словам, в извлечении не нуждалась - сама потом рассасывалась.
Единственное, что мне не понравилось, - так это отсутствие обезболивающего. Хотя, не исключено, просто для Тука пожадничали - его в этой избе явно недолюбливали. Это подтвердилось, когда моими царапинами занялась Йена. Она, прочищая раны, смазала их чем-то, почти мгновенно превратив нарастающую боль в неприятное, но терпимое покалывание. Трея, оставив горбуна в покое, быстро зашила отметину на ноге, наложив три стежка. Лопатку шить не стала, заявив, что само затянется за пару дней, если грязь не занесу или расчесывать не стану. Ну и мазь с целебным компрессом менять надо пару раз в день.
Когда со мной заканчивали, на пороге появились новые пострадавшие: воина, неловко прыгающего на одной ноге, помогли доставить два товарища - левая штанина у него побурела, кровь стекала на пол. Второго вообще занесли на плаще бесчувственным. Мельком его оглядев, лекарка послала ребенка за кузнецом - от удара сильно смяло шлем, и снять его не получалось.
Медпомощь мне оказали, - чувствуя себя лишним, вежливо поблагодарил за помощь и, оставив женщин хлопотать над ранеными, вышел на улицу. Здесь меня поджидал Тук:
- Сэр страж, а не пойти ли нам домой? Вы у нас не в командирах вроде как, огневикам теперь мои указания тоже ни к чему, так что нет в нас великой надобности. Зато у меня есть кое-что, против боли припасенное, а то эта живодерка все мясо разбередила своими железками - ноет сильно. Бой вроде как стих, а мы отдых заслужили - без нас там все разгребут.
Удивительно - горбун все же способен ощущать боль. Что-то не верится: на жестокой операции он вел себя более чем жизнерадостно - даже Трею за зад ущипнуть ухитрился.
- Да, Тук, отдых нам не помешает. Пойдем.
Горбун заглянул в "лазарет":
- Трея, если искать меня кто будет или сэра стража, так пусть в избе ищут - там мы будем.
- Да кому ты нужен! Утопи себя в уборной - сделай мне приятное!
- Я тебя тоже люблю больше жизни - и обязательно на приятное сподоблюсь. Как закончишь зашивать мужиков - так сразу приду с тобою спать, готовься.
Тук проворно захлопнул дверь, и какой-то твердый предмет, запущенный в него из глубины избы, с грохотом врезался в доски.
- Вот теперь точно можно уходить, а то мало ли - вдруг кому понадобимся?
Я покачал головой - горбун на себя не похож стал: болтает, шутит, даже выпить предлагает. Или он от полученной дозы адреналина с рельсов сошел?
Идти было недалеко, и по пути Тук рассказал мне о новостях, услышанных от солдат, притащивших раненых:
- Мелких в ворота не пустили - Арисат со своими воями стеной там встал. А потом, когда сэр Флорис подоспел, зажали их меж стеной и лесом. До сих пор вроде гоняют меж кольев, добивают. Говорят, не уйти оттуда погани, хотя не верю в такую удачу - темень, суматохи много, не бывает при таком, чтобы все хорошо было. Всегда глупо побитых много и другого дурного. Я бы вообще гонять их по темени не стал - пускай бегут: вои дороже, чем несколько шкур прыгунов. А вы, сэр страж, красиво тогда их провели, как цыплят глупых: проскочили они мимо вас, вот и получил бурдюк в зад подарок. Как завизжал, мелочь суету развела, кинулась назад, вот тут я и выскочил - еще один подарочек вручил. Хорошая драка получилась, и потрепали нас с вами не сильно. Могли бы и убить - дело нешуточное. Мелкие для нас погибель быстрая. Огневики ведь без доспеха в бой идут - от бурдюка он не поможет, а движение замедлит сильно. А нам это сразу смерть - если проворно не шевелиться, то в землю втопчет. Он хоть здоровый, но проворный и разворачивается на удар сразу - на месте. Чуть замешкаешься - и только чавкнешь под копытом. Даже вбей в него сразу дюжину копий - не сдохнет, бегать будет. Пока целиком не сгорит: крепкий он…
Дошли до избы. Я, по-прежнему не желая заходить в это тесное и не слишком чистое помещение, предложил:
- Может, лучше на сеновале посидим?
- А чего на сено лезть - можно сразу на завалинке.
Я не возражал - присел с удовольствием. Усталость навалилась многотонным прессом. Вроде и кровопотери нет, и воевать недолго пришлось, а придавило… Нервы - все от нервов. Этот мир твердо решил убить меня чередой непрекращающихся стрессов.
Тук выбрался из избы, присел рядом, протянул глиняную кружку:
- Извиняйте, сэр страж, но серебряной посуды не держим, а выпить с простыми мужиками, из битвы выйдя, даже королю не зазорно. Не слыхали легенду про Кенгуда третьего и лучника Теофа?
- Нет - в другой раз ее расскажешь: наливай, что там у тебя.
- Тоже корежить начало? Так завсегда, когда в сече шкуру попортит: сперва и не чувствуешь ничего, потом только видишь, что одежка от крови вымокла. А уж после - будто тело не свое становится, и перед глазами темнеет - лечь хочется и не шевелиться. Много хороших ребят так и отходят - прилягут в кустах и кровью исходят. Не по глупости - от слабости в голове, что накатывает.
