Божье око:
Мое зрение не сразу разбирается, что к чему. Слишком много туда-сюда, свет стробоскопа, который Христиан купил четыре года назад в ломбарде, тоже бьется в оргазме. Изломанные существа, как водные рептилии, нападают на человека-облако, перемещаясь, находя удобные позиции для траханья. Это напоминает грязевой поток, вода сочится по волосам, все гудит умм-ммм-ммм…
Все это раздражает. Возвращаюсь в свое тело, к моей голубой женщине, кажется, она скучает, но чем-то взволнована. Она просто уставилась на меня, ничего не говорит, просто смотрит. Я слишком застенчив, чтобы выдержать ее взгляд, сижу, потягиваю бренди.
Потом предлагаю ей.
– Хочешь выпить?
Потом понимаю, что ей всего четыре года:
– Ладно, забудем. Тебе еще рано.
Я чувствую себя педофилом.
* * *
Когда две голубые дамы закончили с Христианом, они стряхнули влагу со своей гладкой голубой кожи, красиво, а потом ушли. Они оставили по себе две вещи: мою голубую малышку, которая до сих пор таращится на меня не мигая, и открытую дверь – в проеме мы видим многочисленную шайку древесных лягушек, которые явно откуда-то смываются, как преступники.
– Почему она не ушла? – спрашивает Христиан, показывая на голубую девушку.
Квакают лягушки.
Я пожимаю плечами, а он садится на ящик из-под молока рядом со мной. Немного дрожит от тяжелого труда, присоединяется к свежезажженной сигаре.
Он говорит:
– Они как тараканы.
– Кто? – спрашиваю я. – Лягушки?
– Нет, голубые женщины. Они отвратительны.
Я встревожен, прихлебываю бренди.
– Поче…?
– Сесил был прав. Грязные, больные шлюхи. Мерзость.
Я не понимаю, о чем ты говоришь. – Мне неловко, но я не показываю своих чувств. – Мне нравится моя голубая девушка.
– Она не уходит. – Он смотрит, как она сидит в стороне и таращится на меня. – Что ты собираешься с ней делать?
– Оставлю у себя в комнате, – отвечаю я.
– Это так противно.
– Почему ты их ненавидишь? – Я пью. – Они такие невинные.
– Вот именно поэтому. Они невинны. Невинность отвратительна.
– Это довольно смелое утверждение, – говорю я. – Что именно ты ненавидишь?
– Просто ненавижу, ненавижу детей, ненавижу инвалидов, ненавижу идиотов. Простые умы скучны, как ад, и я не могу находиться рядом с ними. Невинность просто безобидный синоним невежества, а я ненавижу всех тупиц.
– Но тупицы ничего не могут с собой поделать, – говорю я и делаю глоток.
– Мне все равно. Глупость – это зло.
– Называть невинность злом и есть зло.
– Когда-то дети считались воплощением зла – злом от рождения – из-за их неведения. Родителям приходилось выбивать из них зло регулярно, каждый день, чтобы они перестали быть злыми, когда вырастут. Именно поэтому дети так жестоки по отношению друг к другу, к животным и так далее – ведь человек рождается из зла. Именно поэтому только невежественные взрослые имеют предрассудки и совершают подлости, они настолько глупы, что не могут перерасти свое детское отношение к вещам.
Христиан попыхивает сигарой. Голубая женщина видит, как крутятся шарики моих мозгов.
– Я тебя не понимаю, – говорю я. – Людям раньше приходилось бороться с неведением детей? Такие люди сами кажутся мне невежественными и злыми.
– Если бы у меня были дети, я бы выбивал из них неведение.
Ричард Штайн всегда говорил, что дети рождаются из добра. Перед рождением ты пребываешь с Богом, и это есть Счастье. Так что в ранний период жизни дети наполнены добрым духом, они счастливы и живут в мире. А чем старше становишься, тем дальше уходишь от Бога и становишься злобным. Именно поэтому пожилые люди в основном скряги. Они утратили память о добром духе.
* * *
– Знаешь, почему я думаю, что Волм находится здесь? – Христиан выпускает кольца дыма.
Я пожимаю плечами, а голубая девушка мне улыбается.
– Я думаю, что люди из Волма – заключенные из других миров, которых послали сюда, потому что дома тюрьмы переполнены. Все правительства Вселенной решили превратить какую-нибудь планету в БОЛЬШУЮ тюрьму и выбрали Землю. В этом даже есть какой-то смысл.
– Думаю, есть, – отвечаю я, но мне не нравится, когда другие люди считают свои мысли умными. Я сам считаю свои мысли умными, так что и сам себе не нравлюсь.
* * *
Лягушки, прыгающие у нас в доме, согласны, что мы на планете-тюрьме. Они и сами – преступники, которых приговорили за лягушачьи преступления. Но лягушки пытаются избежать заключения. Они убегают из Риппинг-тона, с Земли.
Ричард Штайн говорил, что лягушки были придуманы с особой целью. Они являются хранителями снов, фантазий и идей. Он говорил, что не существует такой вещи, как творчество/оригинальность, и все, что только возможно придумать, уже было придумано; до начала времен каждая история существовала в разных вариантах. Каждая идея хранится в огромном погребе около центра Вселенной. Так что, когда ты пишешь новую песню, или рисуешь картину, или пишешь стихотворение, не ты истинный творец, ты просто крадешь идеи из этого погреба и называешь их своими.
Лягушки – это специальные существа, которые распространяют идеи среди людей. В некоторых мирах эту работу выполняют камни. В других – пиявки. Иногда даже вибраторы с ремешками несут за это ответственность. Но в нашем мире разносчиками являются лягушки. Так что такой вещи, как оригинальность, не существует. Иногда идея может показаться оригинальной в каком-то мире, потому что этот мир еще не пережил эту идею, так что ее называют новой. Но это не так. Конечно, слово «оригинальность» содержит слово «оригинал», а оригинал – это то, что уже было сделано… мои мысли явно путаются. Я хочу сказать, что уже ничто никогда не будет новым, свежим. Любое творчество устарело и задохнулось.
Но лягушки должны также распространять фантазии, потому что они крайне важны для души. Воображение – это психологическая защита от реальности, которая иногда необходима, как мое место для отдыха. Это мой способ избавиться от стресса. Без воображения желудку было бы слишком сложно переваривать реальность.
Лягушки увидели надвигающуюся грозу. Она приближается очень медленно, а это значит, что и уходить она тоже будет очень медленно. Лягушки надеются, что им удастся спастись от грозы, желательно сбежав с планеты. Конечно, если это им удастся, ни в чьих мозгах не останется воображения. Так что будем надеяться, сбежать так далеко им не удастся.
Кроме грозы, лягушки бегут от заключения за свои преступления. Они нарушили закон, когда перестали раздавать фантазии. Но в этом нет их вины. Лягушки перестали раздавать фантазии в этом мире, потому что людям стало все равно. У бездушных людей нет нужды в воображении. Лягушки уже отвернулись от нашего мира – за исключением Риппингтона. Некоторые люди здесь все еще сохраняют души. Именно поэтому город наводнен лягушками.
