- Теперь вот слушаю. Куда это подсобрало я так основательно?
- Попрощаться зашел. Вы, Сидор Иванович, увольняйте меня. Вот заявление, - Никита с робостью, чуть пригнувшись, сделал несколько шагов и положил перед Ненашевым сложенный вдвое лист бумаги. - Там все написано.
- Я и читать не стану! Только, понимаешь, направился человек, пить бросил, за что хвалю и радуюсь от души, так на тебе, опять пошло-поехало! Или зарплата не устраивает? Есть у нас возможность, если между нами, подбросить скотникам, да и вообще животноводам кое-что дополнительно, потому что по молоку мы нынче неплохо выглядим, да.
Никита слегка поморщился, он сидел у двери, готовый, кажется, тотчас же подняться и сделать ручкой: при чем, мол, здесь деньги, совсем ни при чем!
Ненашев с чувством неподдельной горечи осознал, что не уговорить ему Никиту, что дело, конечно же, не в деньгах, осознал еще, что жалко ему терять этого человека - без него, нескладного, скучнее будет жить:
- А как же Варвара?
- Я крадучись ухожу - слез ведь не оберешься.
- И сердце не болит у тебя, ведь такая она добрая баба!
- Болит сердце.
- И что же тебя гонит?
- Зов гонит.
- Туманно про зов-то. Несерьезно.
- Понимаю, - Никита виновато пожал плечами. - Однако так и есть. Хочу по городам и весям пройтись, на людей поглядеть. Поэму пишу.
- Это хорошо, когда поэмы пишут. Пешком, что ли, направляешься?
- Пешком.
- А псы твои здесь, значит, остаются?
- Почему же здесь? Со мной пойдут.
- Кхе. Так тебя же первый постовой заберет: тунеядствующий, скажет, элемент.
- Я и к этому готов.
- И куда же ты теперь направляешься?
- А куда глаза глядят. Вдоль железнодорожных путей потопаю. На восток. Потом - на запад.
- Та-ак. На какие же шиши жить станешь?
- Подрабатывать буду.
- Говорят, - коров лечить наловчился?
- Не наловчился, умею.
- Откуда же это в тебе?
Никита опять пожал плечами, его надо было понимать так: я многое теперь умею и этому своему умению перестал удивляться.
Сидор Иванович Ненашев уверился про себя еще раз, что уговоры и увещания не своротят Лямкина с избранного им пути, и вздохнул так же затяжно и шумно, как давеча вздыхала в этом кабинете Вера Ивановна.
- Попутного тебе ветра, значит...
- Спасибо, - тихо ответил Никита Лямкин и, крякнув, взвалил на спину рюкзак. - Не поминайте лихом.
- Чуть чего - пиши. Или, значит, телеграфируй - поможем: не чужой, поди. А вернешься? - Вернусь. Обязательно.
- Это хорошо. Будем ждать.
Председатель не видел, как вышел Никита-странник, не слышал, как закрылась за ним дверь: председатель опять смотрел в окно и думал о том, что пришелец Федя, пожалуй, напрасно вмешивается в течение нашего бытия. Федя-то, может, от чистого, понимаешь сердца (а есть ли у него сердце?) действует и в корень смотрит, да правильно ли это? Возьмем того же Лямкина. Ведь в нем, если разобраться, Федор разбудил нежнейшую душу и дал толчок естественному ходу вещей. В "Лямкине-то душа жива дремала, придавленная алкоголем, теперь же поднялась во весь рост. Спился бы Никитка без пришельца, не смог бы совладать с собой, а тут, глядишь, пострадает да и создаст заметное произведение - ведь, кажется, не без таланту парень. Это - с одной стороны. А с другой - не положено у вас странствовать. Этого пришелец Федя не учел. Да"
Кирпичный магазин колхоз поставил год назад. Строили его шабашники под неусыпным надзором Сидора Ивановича Ненашева. Дом получился аккуратный, глазастый, стоял он в центре села на взгорке и особенно по первости привлекал народ. Ходили сюда, конечно, за покупками, ну и просто на людей поглядеть и себя. показать. Торговали в новом помещении как промтоварами, так и хлебом, конфетами и всем, что привозилось. Иной раз даже бочковое пиво подбрасывалось, если заведующая Клавдия Петровна Царева использовала свои связи в райцентре. Клавдия Царева в возрасте чуть за сорок (по слухам, выгнала двух мужей) сохранила еще стать, она красила губы и подводила брови, черные ее очи глядели моментами дерзко и весьма игриво. Мужчины зрелого возраста, если к тому же бывали слегка в подпитии, обязательно спрашивали у Клавдии при встрече: а сколько, мол, сейчас времени, я свои золотые в горнице на рояле оставил? Да не на ту нарывались: она умела отвечать так, что у некоторых наглецов враз пламенели уши. Но не всякому встречному и поперечному грубо отвечала завмаг Клавдия Царева - были и счастливчики. По последним данным, вроде бы геолог Витя Ковшов имел привилегии, его, по крайней мере, частенько видели в доме вдовушки на краю села или поздно вечером, или рано утром, когда еще пастухи коров собирали в стадо, когда еще и зорька не высветливалась. Сами понимаете, не чай ходил пить Витька-то Ковшов, не спрашивать ходил, что передавали по радио в последних известиях.
Как завмаг Клавдия Царева на селе, пожалуй что, и не ценилась: была она грубовата и не шибко разворотлива, но многое ей прощалось за дивный, голос которым она была наделена. В этой женщине наверняка пропала втуне незаурядная артистка - так многие считали. Покровчане гордились Клавдией, когда она неизменно и год от года брала призовые места на районных и областных смотрах самодеятельности, Великой честью было заполучить Цареву на семейное торжество - на свадьбу к примеру, или на какой юбилей. Люди постарше и битые судьбой бывало плакали, когда Царева, сцепив замком руки на груди, выводила мягким и густым своим голосом "позарастали стёжки-дорожки" или "помню, я еще мододушкой была". В ее репертуаре были исключительно русские старинные и, редко, современные песни, в основном раздумчивые и про роковую любовь. "Куда там Зыкиной! - говаривали покровчане, - Или, к примеру, тем, которые по телевизору ломаются, Клавдя наша всех за пояс заткнет". Оно, может и не совсем так на самом-то деле и было, но ведь всякий кулик свое болото хвалит. Клавдия, словом, являла собой местную достопримечательность со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Сидор Иванович Ненашев при встречах с завмагом говорил обязательно такие слова:
- Вот построим новый Дворец культуры (фундамент Дворца колхоз уже заложил), дуэтом с тобой споем. В молодости я тоже пел. И - неплохо.
- Это в молодости, председатель!
- А разве теперь я совсем старый?
- Почему? Вы еще ничего и можете кое-кому мозги закрутить.
- Ну, вот. Значит, споем?
