Ольшанский нахмурился и отрезал официально:
- У меня пока все. Занимайтесь, пожалуйста, своим делом.
Дел у Клавдии Царевой и у членов комиссии, созданной для приемки и оприходования товаров, невесть как очутившихся на складе и в торговом зале, было в те дни выше головы: надо было хотя бы приблизительно сосчитать общую цену подарка, рассортировать завал, уложить товары по ящикам, опломбировать и прочее, прочее. Следователь Ольшанский профессионально отметил одну характерную деталь: при весьма разнообразном ассортименте - здесь были странной конструкции транзисторы, магнитофоны, телевизоры, батарейки для фонарей, авторучки, футбольные мячи, детские конструкторы, резиновые сапоги с длинными голенищами (по-местному - полуболотки), ну и так далее. При весьма разнообразном ассортименте, повторяем, каждой вещи было по полторы тысячи штук. Исключение составляли мотоциклы с колясками - их было два, стиральных машин было три, хомут один, седло одно, одни очки с сильными линзами, пишущая машинка одна, ортопедический ботинок и портрет черта (Ольшанский сказал, что это Фауст Гете), выполненный в цвете и непонятным способом - то ли это была фотография, то ли рисунок - размером метр на восемьдесят сантиметров, деревянный мальчишка Буратино с механическими глазами и красной кнопкой на животе неизвестного назначения, ухват и кочерга.
Следователь Ольшанский, считали женщины, занятые учетом и заинтересованные таинственностью происходящего, имеет много лишнего времени, и ему просто нечего делать. Стоит еще отметить, что комиссия испытывала великий соблазн кое-что припрятать из бесхозного и дефицитного поступления, чтобы потом, конечно, купить на выбор, согласно прейскуранту и государственной цене. А цену можно установить по аналогу, так сказать.
Ольшанский по-прежнему больше смотрел в потолок, но и замечал мимоходно, что происходило под ногами и поблизости. Он осведомился у секретарши сельсовета Нюши Белоярцевой, которой на данный момент было поручено считать прищепки для белья, какое население имеет на последний календарный день село Покровское? Нюша, шевеля губами, высыпала очередную партию прищепок на оберточную бумагу и ответила без промедления:
- Полторы тысячи человек, товарищ Ольшанский, включая детей и пожилой контингент. - Нюше нравилось слово "контингент", и она его употребляла с большой охотой.
Следователь оживился и даже прихлопнул ладошами - ответ на один вопрос был получен: некто, умеющий создавать товары народного потребления, рассчитывал сделать подарок каждому жителю Покровского, включая и грудных детей. Ольшанскому почудилось на мгновение, что он ухватился за ниточку, способную вытянуть Тайну, но следом пришло отрезвление, пришла здравая мысль, что никакой ниточки в натуре нет и Нюшина информация ничего в сущности не проясняет. Абсолютно ничего не проясняет! Временами следователь чувствовал, как голова его, обремененная думами, расширяется во все стороны, будто мяч, который надувают. Олег Степанович украдкой даже заглядывал в зеркало при всяком удобном случае и всматривался в свое отражение. Выяснялось, что все остается вроде бы в прежних габаритах, однако навязчивое опасение превратиться в урода не пропадало. Была уверенность, что кто-то знает природу чудес, упавших на село, кто-то может играючи поставить все точки над "i", но не хочет или не может поставить, связанный обязательствами. Кто же владеет секретом? Первым в списке подозреваемых стоял главбух колхоза Гриша Суходолов. Этот человек, по твердому убеждению Ольшанского, может и, больше того, обязан помочь расследованию, зашедшему, как то ни огорчительно сознавать, в тупик. Ольшанский больше не колебался, он решил тотчас же, как только прибудут эксперты с радиозавода, вызванные телеграммой, сбить спесь с колхозного финансиста и выведать правду. Ничего, кроме интуитивных догадок, если честно, за душой сыщика не имелось, но с чего-то надо начинать: минуло ведь больше недели, а суть никак не прояснялась. Такого еще в практике удачливого сыщика не случалось.
Председатель Ненашев был, конечно же, прав, когда предполагал про себя, что хлопоты, связанные с пришельцем, только начинаются и после цветиков будут еще и ягодки. Не успел он справиться с одной докукой, не успел он задавить пьянку в поле, вызванную туманными и тревожными слухами ("Вполне возможно, - шептали некоторые. - И конец света грянет!"), как возникли неувязки в связи с закрытием магазина на учет. Два дня население еще терпело, потом возник конфликт. Первым взбунтовался старик Протасов, бывший председатель сельского Совета, теперь пенсионер республиканского значения, деятельный и весьма принципиальный. Ивана Васильевича Протасова удалось выдворить на заслуженный отдых после длительных ходатайств по инстанциям, потому что человек этот не сумел вовремя сойти со сцены. Все бы оно ничего, но к старости председатель сделался занудливым, совершенно нетерпимым к критике, он замучил актив путаными речами, в которых он вспоминал свою незабвенную и боевую юность. Оно бы и тоже ничего - пусть себе вспоминает, если бы Протасов не повторялся, как заезженная пластинка. Когда председатель был помоложе, он пользовался в своих воспоминаниях пятью-шестью характерными эпизодами времен отрочества, потом скатился до двух, чем очень угнетал слушателей. Дело дошло до того, что с мест Протасову подсказывали, как было дело, когда в запальчивости или вследствие провалов памяти он некоторые моменты нелогично опускал. Отойти от активной деятельности Ивана Васильевича приехал уламывать специальный представитель облисполкома, наторевший в миссиях тонкого свойства. Два вечера вкрадчивый представитель пил в доме Протасова чай с малиновым вареньем, потел и искушал. На третий вечер старик запросил капитуляцию, выставив одно непременное условие: просил передать в вечное и безвозмездное пользование ему сельсоветовского жеребца по кличке Маршал, уже не первой, как говорят, свежести, но и вполне еще справного. Старик настаивал притом вырешить впридачу к жеребцу новый хомут и кавалерийское седло с серебряной насечкой, но областной товарищ такой приклад наверняка не обещал, ссылаясь на то, что мастеровые шорники нынче перевелись и нужную справу следует искать где-то за пределами Сибири. Конечно, облисполком в случае чего и посодействует, но пусть инициатива все-таки исходит непосредственно с места.
Все вышеописанное нам нужно для того, чтобы читатель знал, с чего начался покупательский бунт. Кто-то из женщин, состоявших в комиссии, шепнул Протасову, что запрошенный давным-давно хомут прибыл и что седло с насечкой - тоже прибыло. Иван Васильевич конечным делом сразу кинулся в магазин, прочитал, что закрыто на учет, но не смутился и постучал кулаком в глухую дверь, обитую жестью.
