Одно только меня беспокоило: а что, если эта повесть попадет мальчику и он прочтет, обнаружит неточности и обидится за то, что его назвали копией? Но потом я немножко успокоился и подумал, что Громов не покажет ему этот сборник.
Совсем успокоиться я не мог. Такая у меня натура. Стал опять думать. А вдруг мальчик все-таки познакомится с этой повестью? Он такой осведомленный, догадливый и почему-то все знает. Догадался же он сразу, что я думаю о костюме, который мать отдала в химчистку. И тут тоже догадается, прочтет громовские мысли. Громова нужно предупредить. Я это завтра же сделаю. А как сделаю, так смогу спокойно поставить точку, закончить и без того затянувшийся рассказ.
Я так и сделал. Послал Громову заказное письмо и не по домашнему адресу, а на школу. Я уже собирался поставить точку и закончить рассказ, вдруг опять Витька пришел, и не один, а с красивым, стройным симпатичным интеллигентом.
Интеллигент грустно и трогательно улыбался, а Витька хмурился, как в прошлый раз.
Я поторопился сказать:
— Нет, у нас, к сожалению, все уже застраховано. Я у матери узнавал.
— Опять кажется? — спросил Витька.
— Теперь не кажется, а точно!
— Мы не за этим пришли. А по более срочному делу.
— По какому делу?
Витька редко смущался, но сейчас он выглядел немножко растерянным.
— Он… — Он показал на своего спутника. — Он автографы собирает. У него даже от самого Писемского автограф есть.
— Писемский, кажется, жил в прошлом веко, как он мог дать ему свой автограф?
— Да не ему дал, а своему знакомому современнику. А правнуки сохранили и продали. Понял?
— Понял. Но я ведь не писатель и не знаменитость. Зачем ему мой автограф?
— Обыватель! Да не твой! Он от мальчика хочет получить автограф. От того, что прилетел к нам в юрский период.
— Не в юрский, а в меловой.
— Ладно. Пусть в меловой. А ты не мог бы попросить его сделать надпись на книге?
— На какой?
— Да вот на этой, где напечатана про него фантастическая повесть.
Я испугался, рассердился и сказал:
— Уходите. Сейчас должен санврач приехать. У нас карантин. Двоюродный брат Володя заболел скарлатиной.
И они ушли, так быстро ушли, что даже забыли проститься.
Карантина, конечно, у нас не было. Санврача не ждали. Я соврал. А как я мог еще поступить? Не мог же я лезть к мальчику с этой книгой.
1
Сестра моя Анна, задержав меня в передней, сказала с таинственным видом:
— Филипп, тебе только что звонили.
— Кто?
— Эдгар По.
— Каком-нибудь болван, которому нечего делать? На узком брезгливом лице Анны появилось страдающее выражение. Оно появлялось всегда, когда я бывал раздражен и несдержан.
— Нет, — сказала Анна тихо. — Голос был мечтательный и необычайно красивый. Вероятно, это и был Эдгар По.
— Уж скорее Хемингуэй или Фолкнер. Эдгар По умер больше ста лет тому назад.
— Но разве у него не мог оказаться однофамилец?
— Да, какой-нибудь аферист или любитель автографов. Уж эти мне красивые и мечтательные голоса!
Я снял пальто, повесил его и, не глядя на обиженную Анну, прошел в кабинет, сел за стол и стал просматривать журнал «Новости физических наук».
В дверь постучалась Анна.
— Тебя к телефону, Филипп.
— Кто?
— Опять он.
— Кто он? Почему ты молчишь?
— Эдгар По, — сказала Анна прерывающимся от волнения голосом.
— Этот болван?
Я вышел в коридор, где стоял телефон, снял трубку и крикнул раздраженно:
— Слушаю!
Необычайно красивый и задумчивый голос произнес:
— Здравствуйте, Дадлин. Вы узнаете меня?
— Нет, не узнаю.
— С вами говорит Эдгар По.
— Какой По?
— Автор «Падения дома Эшер».
— Бросьте дурачиться. Вы знаете, с кем вы говорите?
— Знаю. С профессором Дадлиным, создателем физической гипотезы Зигзагообразного Хроноса.
— Откуда вы говорите? — спросил я, подозревая, что меня разыгрывает кто-нибудь из студентов, не сдавших мне зачет.
— Я не могу назвать координаты, — услышал я. — Они еще не вычислены.
В голосе отвечающего прозвучала трагическая нотка, от которой мне стало не по себе. На минуту мой невидимый собеседник исчез, словно бы в волнах времени, и затем снова появился.
— Я нахожусь в движении, в очень быстром движении, — донеслось до меня, я мчусь к вам, Дадлин. Где вы? Ради бога, где вы? Назовите ваш адрес.
— Город Эйнштейн. Улица Диккенса, 240.
— Город Эйнштейн? В какой стране он находится? Я не вижу его на географической карте.
— Болван! — выругался я. — Эйнштейн самый знаменитый город. Невежда! Кто вы?
— Эдгар По.
— Я не верю в воскрешение мертвых.
— Дадлин, почему вы разговариваете со мной таким тоном?
— Извините. Я начинаю догадываться. На днях я читал, что одна из самых крупных студий ставит биографический фильм «Эдгар По».
— А что такое фильм, Дадлин? Впервые слышу это странное слово.
— Я понимаю, — сказал я, — вы хотите войти в свою роль. Но при чем тут я? Я не биограф Эдгара По, я только физик.
Желая отделаться от странного собеседника, я выкрикнул известную каждому спасительную формулу, я проговорил быстро:
— Жму руку.
А затем повесил трубку.
2
Мою гипотезу признали все, даже самые консервативные ученые, но, в сущности, ее никто не понял до конца.
Десятки энтузиастов работали в своих лабораториях, одни из них, ища экспериментальных подтверждений моих дерзких идей, другие столь же неоспоримой возможности посрамить меня и доказать мою полную несостоятельность.
Среди тех и других выделялся некий Самуил Гопс, техник, считавший себя крупным специалистом, не то мой друг и сторонник, не то мой тайный враг и недоброжелатель. Я не доверял ни ему, ни его слишком суетливому энтузиазму. Этот «экспериментатор» — из уважения к подлинным специалистам беру в кавычки это слово — позволил себе слишком свободное и фамильярное отношение к историческим фактам и все якобы ради истины, самой сложной и причудливой из всех истин. Он «вызвал» какого-то писателя, жившего в первой половине XIX века, и, пока опыт не был доведен до конца, держал имя этого писателя в тайне. Мне пришла в голову нелепая и наивная мысль, достойная скорей жителя верхнего палеолита, чем современного ученого: не по «вызову» ли этого самого техника-изобретателя Гопса Эдгар По, преодолев время, осчастливил меня разговором? Уж не удалось ли Самуилу Гопсу создать телефон, способный соединить два разных столетия, как две разные квартиры?
