С этого момента его жизнь превратилась в ад. Он стал объектом непристойных шуток не только в департаменте — над ним хохотала вся нация: смотрите, вон тот остолоп, что проворонил знаменитого Беглеца из Акрона! Коннор Ласситер стал легендой, а Нельсон потерял всё: работу, честь и самоуважение. Даже жена — и та ушла от него.
Но бывший юнокоп не долго терзался своим поражением. На смену тоске и боли пришла злоба, и он знал, как переплавить её в нечто практически полезное. Юновластям его услуги больше не нужны — и чёрт с ними, он займётся тем же бизнесом самостоятельно. Деляги с чёрного рынка не смеются над ним и не задают вопросов.
Поначалу он охотился только на беглых расплётов. Милое дело — глупые детишки легко попадались в расставленные им западни. Но потом он поймал свою первую жертву иного рода: это был подросток, что-то не поделивший с родителями и сбежавший из дому; в базе данных беглецов его ДНК не значилась. Нельсон думал, что дельцы с чёрного рынка откажутся от пацана, но ничего подобного. Их волновало лишь, чтобы товар был в добром здравии, так что Нельсон получил свои денежки. Среди жертв, бывало, попадались ребята вроде сегодняшнего, которому просто не повезло. Нельсон и их прибирал к рукам. Совесть его не мучила.
А вот что мучило его — так это их глаза.
То, как они смотрели на него, не давало ему покоя. Эти полные страха и мольбы глаза до самой последней секунды светились надеждой — как будто они ждали: а вдруг их мучитель передумает... Они не давали ему спокойно спать. Глаза — зеркало души, кажется, так говорят? Но когда в эти первые дни своей жизни в качестве орган-пирата Нельсон смотрел на себя в зеркало и вглядывался в собственные зрачки, он не видел в них того, что с такой полнотой отражалось в глазах его жертв — он не видел в них души. И чем больше он всматривался в свои пустые глаза, тем больше его терзала зависть. Ему хотелось, чтобы и у него во взгляде была эта чистота, эта надежда. И тогда он пошёл к своему постоянному клиенту с чёрного рынка и потребовал в качестве платы глаза своей следующей добычи. Правда, ему удалось выторговать только один глаз — но это лучше, чем ничего. Когда он посмотрел на себя в зеркало после операции, ему показалось, что он улавливает в своём взгляде нечто похожее на человечность, и надежда вспыхнула в нём с новой силой. Увиденное напомнило ему о том молодом человеке, полном прекрасных идеалов, которым был когда-то много лет назад. Вот только возникла проблема: теперь один глаз у него был голубой, а другой карий. Не годится.
Поэтому он выторговал себе ещё один глаз, но тот не совсем подходил к первому. Тогда он потребовал ещё один, и ещё один, и ещё, и с каждой новой операцией он чувствовал, как мало-помалу к нему возвращается былая чистота. Нельсон был убеждён — настанет день и он найдёт идеально подходящие ему глаза; и когда он взглянет на мир через них, то сможет наконец отдохнуть, потому что тогда он обретёт целостность.
• • •
Делец с чёрного рынка носит дорогой европейский костюм и ездит на «порше». Он выглядит скорее как респектабельный бизнесмен, чем теневая фигура, торгующая человеческим мясом. Он даже не скрывает того факта, что его занятие принесло ему состояние. Наоборот — он выставляет своё богатство напоказ с горделивой небрежностью аристократа. Стильный мужчина, и Нельсон завидует его стильности.
Делец просит, чтобы его называли просто Дюван, словно он какой-то артист или знаменитый кутюрье. «Чёрный рынок»? Ну что вы! Он независимый поставщик. Вот так-то. Его офшорный заготовительный лагерь — объект весьма загадочный — очень хорошо спрятан. Даже Нельсон не знает, где он находится, и подозревает, что деятельность этого учреждения идёт несколько вразрез со строгим регламентом американских заготовительных лагерей.
Нельсон и Дюван встречаются в Сарнии — канадском местечке, соединяющемся мостом с городком Порт-Гуроном, штат Мичиган. Дюван не имеет права ступить на землю Соединённых Штатов — за его поимку назначено огромное вознаграждение, и не одно. Канадцы, благослови их бог, куда более терпимы.
Мальчика с повреждённой лодыжкой прячут в задней части автосалона Дювана, который тот использует в качестве «крыши» для своей деятельности. «Независимый поставщик» осматривает добычу, кривится при виде распухшей щиколотки и грозит Нельсону пальчиком — обычный способ сбить цену. Мальчик, проснувшийся, но ещё не совсем пришедший в себя после громадной дозы снотворного, что-то неразборчиво бормочет. Нельсон не обращает внимания, а вот Дюван ласково поглаживает парнишку по щеке.
— Ничего не бойся, — мурлычет он. — Мы же не варвары.
Это его стандартная реплика. Никакой конкретной информации, но жертва, как правило, успокаивается. Всё просчитано, как всегда у Дювана.
Переговоры завершены, товар переходит из рук в руки, Дюван платит Нельсону наличными — у дельца кошелёк пухнет от купюр — после чего приятельски похлопывает бывшего юнокопа по спине. В качестве орган-пирата Нельсон снискал себе больше уважения, чем видел от своего начальства за все годы службы в Инспекции по делам несовершеннолетних.
— Нельсон, ты из тех, на кого всегда можно положиться. Я могу это сказать отнюдь не обо всех своих партнёрах. Теперь, когда юновласти платят вознаграждение за пойманных расплётов, мне достаётся меньше товара.
— Чёртов Параграф-17, — бормочет Нельсон.
— Именно. Ну, будем надеяться, это не означает, что общество катится назад, к старым нецивилизованным временам.
— Ни за что, — заверяет его Нельсон. — Время вспять не повернёшь.
Когда было принято Соглашение о расплетении и положен конец войне, Нельсон был ещё ребёнком; но самые страшные воспоминания о тех днях связаны не с войной как таковой. Больше всего они тогда боялись неуправляемых подростков. Школьная система оказалась несостоятельной, и всю страну наводнили полчища тинэйджеров, не занятых ни в школе, ни на работе, словом, полностью предоставленных самим себе. И случилось это ещё до войны. Собственно, страх перед бандами одичалых подростков как ничто другое способствовал её развязыванию. Одна сторона утверждала, что «дикари» появились в результате краха семейных ценностей, а другая говорила, что они — порождение дремучих верований, отголоска давнего прошлого. Правы были обе стороны. И обе стороны были неправы. Но какое имеет значение, кто прав, если люди ночью не осмеливаются выходить на улицу из страха перед собственными детьми?
— Расплетение не только положило конец войне, — говорит Нельсон, — но и избавило от сорняков, грозивших нас задушить. Сейчас народ трясётся от страха перед беглыми, а это значит, что у нас будет полно работы.
