— Что-то я не секу.
— Сейчас просечёшь. — Машина подпрыгивает на ухабе, и Коннор безотчётно хватается за дверь. Трейс даже не думает извиняться за свою манеру вождения. — Понимаешь, какое дело, Коннор. Ребята, которые живут здесь — они формально вроде как бы не существуют, но это не значит, что они так, ничто, бесполезный мусор. Они ценнее алмазов. Ты знаешь, почему алмазы такие дорогие?
— Н-не знаю... Наверно, потому что они очень редкие?
— Нет, они вовсе не редкие. На самом деле их так много, что они должны быть не дороже стекла. Но существует такая штука — алмазный консорциум. Владельцы алмазных приисков сговариваются между собой, и знаешь, что они делают? Они припрятывают свои алмазы в банковских хранилищах где-нибудь в Швеции... Швейцарии... словом, где-то там. Тысячи тысяч алмазов. И поскольку камешков не видно, создаётся иллюзия, что они очень редки. Дело сделано — цены взмывают под облака.
Джип влетает в очередную яму, и на этот раз Коннору удаётся пережить встряску, не роняя командирского достоинства. Он следит за мыслью Трейса и начинает испытывать беспокойство, куда она, эта мысль, в конечном итоге заведёт.
— Ну и вот, — продолжает Трейс. — После принятия Параграфа-17 расплётов не хватает. Цена на любой вид трансплантации удваивается, даже утраивается. И что? Люди платят, потому что привыкли получать, что хотят и когда хотят. Будут голодными сидеть, но за органы отвалят любую сумму.
— А ко мне это каким боком?
— Сам подумай.
Коннор напрягает мозги, и наконец его осеняет:
— Наше Кладбище и есть банковское хранилище! И до тех пор пока мы оттягиваем на себя расплётов с улиц, цены будут держаться высоко. Я правильно понял?
— Правильно. Беглецы сидят здесь, в мире и безопасности, а это, что ни говори, лучше, чем когда их отлавливают орган-пираты и продают на чёрном рынке — так цена сбивается.
Коннор вспоминает тот день, когда его поймали и препроводили в заготовительный лагерь «Весёлый Дровосек». Вспоминает шок, который испытал, услышав признание юнокопа в том, что им всё известно про Кладбище, но они смотрят на это сквозь пальцы, потому что, дескать, забирать детей отсюда не с руки, игра не стоит свеч и бла-бла-бла...
А оказывается, вот оно что.
Получается, Беглец из Акрона — пособник системы. Он, как выясняется, играет на руку некоему таинственному консорциуму. Коннору кажется, будто он в дерьме вывалялся.
И тут его осеняет ещё раз. Он оглушён, ошеломлён, словно кто-то изо всей силы дал ему в челюсть. Он в нокауте, лежит пластом на полу ринга и ему достаёт сил лишь на то, чтобы задать вопрос:
— И давно ты работаешь на юнокопов?
Трейс продолжает вести джип, глядя прямо перед собой, и секунд десять молчит. Затем разжимает рот:
— Не задавай вопросов, ответы на которые могут тебе не понравиться.
Самолёты, участвовавшие во Второй Мировой, пользуются заслуженной славой и привилегией быть экспонатами музеев. А вот воздушная техника с неизменной геометрией крыла, принимавшая участие в Корейской войне, нелюбима и позабыта. В этой войне впервые в истории были крупномасштабно задействованы боевые вертолёты — вот они-то и привлекают к себе всеобщее внимание.
Через два ряда от главной аллеи стоит заброшенный бомбардировщик, участник войны в Корее. Его поместил здесь сам Адмирал, и хотя Коннор только и знает, что таскает самолёты туда-сюда, Долорес (так называют машину) остаётся на одном и том же месте, и вход в неё наглухо закрыт: в люк врезан солидный замок, а ключ от него хранится у Коннора — он носит его на шнурке на шее, как это в обычае у маленьких детей.
Долорес — арсенал. Она набита самым разнообразным оружием, к которому «трудные» подростки ни при каких обстоятельствах не должны бы иметь доступа. Кроме тех случаев, конечно, когда они носят военную форму. Угроза того, что настанет час, когда Кладбищу, подобно варшавскому гетто, придётся держать оборону, висела в своё время над головой Адмирала, а теперь висит над головой Коннора. Не проходит дня, чтобы парень не думал о ней, чтобы не сжимал в пальцах ключ, висящий у него на шее, словно нательный крест. Однако сегодня он идёт к Долорес в гости — не затем, чтобы защитить Кладбище от открытого нападения, а затем, чтобы обезопасить его от врага, проникшего в убежище невидимо и неслышимо. Сегодня Коннор входит внутрь таинственного самолёта и забирает оттуда пистолет 22-го калибра и обойму патронов к нему.
Трейс ночует в ржавом старом DC-3 — здесь спальный корпус самого отпетого хулиганья. По сути, это что-то вроде неофициальной тюрьмы, в котором Трейс — что-то вроде неофициального надзирателя. В старичке с пропеллерами туалеты не работают, поэтому обитатели кутузки ходят в переносную уборную, стоящую у подножия сходней. Замок на уборной сломан. Это дело рук Коннора — он сломал его несколько часов назад.
После отбоя он с двумя дюжими парнями — самыми сильными из всех Цельных — ждёт, спрятавшись в тени соседнего самолёта.
— Слушай, скажи, с чего это тебе вздумалось повязать Трейса?
— Тихо! — шикает на них Коннор и шёпотом добавляет: — С того, что так надо.
Оружие имеется только у Коннора. Пистолет заряжен. Парни-качки —помощники на всякий пожарный, потому что одному Коннору с Трейсом наверняка не управиться. План таков: схватить Трейса, надеть наручники и держать в качестве... ну, наверно, военнопленного. Коннор, однако, полон решимости пустить в ход пистолет, если возникнет такая необходимость.
«Никогда не размахивай оружием, если не собираешься его применить», — внушал ему когда-то Адмирал. Если Коннор хочет, чтобы убежище продолжало нормально функционировать, придётся поступать так, как учил старый вояка.
Почти каждые двадцать минут из кутузки кто-нибудь вылезает и направляется в уборную. Трейса пока не видно.
— Мы что, всю ночь будем здесь куковать? — недовольно ворчит один из парней, которому вверены наручники.
— Понадобится — будем!
Да что он, этот Трейс, — сверхчеловек, что ли? Коннор уже начинает думать, что у бёфов, наверно, мочевые пузыри особые, а может, их специально тренируют, но в начале первого Трейс появляется на трапе.
Они ждут, пока дверь уборной закроется, а затем неслышно подкрадываются к ней. Коннор впереди. Он берёт пистолет в правую руку — ту, что принадлежала когда-то Роланду — и ощущает холод рукояти и упругость спускового крючка. Снимает предохранитель, набирает полные лёгкие воздуха — и рывком распахивает дверь.
Трейс стоит внутри и смотрит прямо на него — собран, напряжён. Застать его врасплох не получилось. Одной стремительной подсечкой он валит Коннора с ног — и пистолет уже в руке Трейса. Ещё одно ловкое движение — и Коннор, вдавленный щекой в грунт, задыхается в пыли; р-раз — и рука с акулой заломлена за спину. Ох, как больно! Коннору кажется, что шов сейчас, чего доброго, лопнет и рука отвалится.
