Увидев это, второй нападающий горестно взвизгнул, сохранившейся рукой выхватил из-за пазухи тонкий нож и с триумфальным криком «Себе чести, а князю – славы!» полоснул себя по горлу, а потом в конвульсиях опрокинулся навзничь.
Баг недоуменно опустил меч.
– Кто бы мне объяснил, что тут произошло… О, да там же еще один, с Судьей Ди! Милостивая Гуаньинь! – Баг бросился назад.
Торопился честный человекоохранитель напрасно: когда он вошел в кабинет и ткнул пальцем в выключатель, в ярком свете ламп он увидел следующую картину.
Посреди разгромленного кабинета и беспорядочно рассыпанных трубок, вытянувшись во весь рост и раскинув руки и ноги, недвижно лежал облаченный в черное злодей, так легкомысленно схвативший не принадлежавший ему меч. Одежда на злодее была почти всюду равномерно разодрана, и кое-где проступали довольно серьезные раны, сочащиеся кровью. На груди у злодея рыжим взлохмаченным наростом возвышался Судья Ди; хвост воинственно ходил из стороны в сторону, слышалось приглушенное боевое урчание. Подойдя, Баг понял, почему его хвостатый приятель ведет себя тихо и не радует окрестности победным мявом и даже не шипит: у кота был занят рот. Судья Ди, вытянув шею, держал в своих немаленьких клыках кадык поверженного и урчал на полтона выше каждый раз, когда тот пытался пошевелиться. Кот добросовестно сторожил пленного.
– Ах ты мой хороший! – умилился Баг, глядя на кота – Ах ты мой человекоохранитель хвостатый! Ты подержишь его так еще пару минут? Я сейчас Крюку позвоню.
Апартаменты Богдана Руховича Оуянцева-Сю,
22-й день восьмого месяца, вторница,
ночь
Так и не удалось молодым супругам мирно посидеть рядышком перед экраном. Серия фильмы аккурат как кончилась; звезда уханьской сцены, народная лицедейка Люся Карамышева, игравшая отвратительную и злокозненную монахиню Ван, с неподражаемым артистизмом произнесла последнюю реплику: «Ну и шлюха! Сказала, что молебен шестого, а сама пятого пожаловала и денежки все прикарманила!» – и сей интригующий момент сменился титрами. Жанна, когда Богдан поведал ей о нежданных гостях, тоже лишь вздохнула. Некоторое время огорченно смотрела на мужа, а потом озабоченно качнула головой.
– Как ты переутомляешься, милый, – сказала она. – Что-нибудь разогреть? Или только кофей?
– Посмотрим, – ответил Богдан. – Но кофей – обязательно.
Несмотря на поздний час – а может, как раз благодаря ему, – от кофею оба научника и впрямь не отказались. Рудольф Глебович, потягивая волоски редкой седой бороды, спокойно прихлебывал живительный варварский напиток – Жанна делала отменный кофей; только по совсем уж бесстрастному, словно бы и не живому лицу великого лекаря можно было понять, что он пребывает в изрядном ошеломлении. Антон же Чу, не столь владевший собою, даже просыпал сахар из ложечки. Под мышкой он придерживал, словно боясь с нею расстаться, тонкую пластиковую папку, в коих обычно носят существенные документы; прямо себе под ноги он довольно несообразно поставил суму, снятую с плеча.
– Благополучно ли вы доехали? – спросил Богдан, когда гости расселись и чашки перед ними оказались полны. Начав обыденную беседу хозяина с гостями, он надеялся хоть немного успокоить обоих, помочь им перейти к делу: видно было, что Антон Иванович просто не знает, с чего начать.
– Да, вполне, – мрачно ответил Чу, держа чашку обеими ладонями. Густая, ароматная коричневая жидкость в чашке шла мелкими круговыми волнами. («Руки дрожат», – понял Богдан. ) – Светофоры нам благоприятствовали.
Богдан решил не тянуть.
– Что же в таком случае так вас взволновало? – спросил он.
Хладнокровный Сыма коротко покосился на Жанну. Богдан понял и чуть распрямился в кресле.
– Жанночка… – сказал он с улыбкой.
– Да-да, – ответила она и тоже приветливо улыбнулась гостям. – Простите, драгоценные преждерожденные, я вас оставлю. – И встала. – У меня еще столько дел по хозяйству… Я такая нерадивая, ночь на дворе, а я не успела полить цветы и пришить мужу пуговицу.
Выйдя из гостиной, она плотно, тщательно притворила дверь за собой.
Чу, невольно проводив молодицу глазами, едва только дверь закрылась, кинул папку на стол и открыл.
– Полюбуйтесь, – негромко сказал он.
Это были четыре большие фотографии. Сразу не очень понятно было, что они изображают. Какие-то пятна с едва заметными прожилками или точками посредине… Почти одинаковые.
– Погодите… – пробормотал Богдан, присматриваясь.
Это были фотографии человеческого тела очень крупным планом. Похоже, первые две изображали левую и правую стороны груди человека
Мужчины, это наверняка А вторые две – затылок и шею, тоже слева и справа.
– Что это?
– Это боярин ад-Дин, – ответил Сыма.
– Не понял.
– Эти фотографии входят в полный комплект документов, относящихся до текущего состояния боярина, – бесстрастно заговорил Рудольф Глебович. – Я, честно говоря, большого значения им не придал… Да и как было придать – легкие, уже почти зажившие кровоподтеки по обеим сторонам груди и по обеим сторонам подзатылочной части шеи. По сравнению с тем, что происходило с боярином… Порядка для мне сделали, разумеется, и эти фото – поскольку описание состояния делалось полное.
– И что вас тут… зацепило? Мало ли где мог человек ушибиться… тем более что, как вы говорите сами, синяки уже давнишние и, стало быть, с последними событиями никак не связаны.
– По всему выходит, что так, – нервно вставил Чу. – А, может, и не так.
– Поясните вашу мысль, преждерожденный, – попросил Богдан.
– Сначала закончу я, если позволите, прер еч, – сказал Сыма.
– Да, разумеется, – сказал Богдан. – Простите.
– Мне покою не давало то, что у столь уважаемого, степенного и, насколько нам удалось выяснить, далекого от буйных телесных забав человека, каким был прер ад-Дин, обнаружилось на теле целых четыре синяка. Вот здесь, – лекарь большими пальцами рук показал себе на грудь, где-то под правой и левой ключицами, – и вот здесь, – заведя руки за спину, он коснулся шеи по обе стороны от ложбинки под затылком. Богдан моргнул: где-то совсем недавно он слышал рассказ о синяках на груди. – Причем именно давних, – продолжал лекарь, – почти уже рассосавшихся, то есть не связанных с его нынешним печальным состоянием и членоповреждениями, каковые он в этом помраченном состоянии действительно легко мог бы получить. Я человек дотошный…
– Знаю, – кивнул Богдан. И тут вспомнил: опять Елюй!
Ведь это Баг говорил ему о синячищах на груди сюцая!
