Стучусь, вхожу. Курин, как обычно, сидел за своим столом и пил чай. Он медленно поднял голову, при этом блики переместились с лысой макушки на лоб. Некоторое время он смотрел на меня бессмысленным взглядом, как будто не узнавал.
– Здравствуйте, – нарушил я тишину.
– Лемешев? – спросил он так, словно в последний раз видел меня не вчера, а лет десять назад.
– Я, Михаил Леонтьевич.
– Ты чего пришел? Я сегодня бумаг не подписываю. Занят.
Перепил он, что ли?
– Вчера вы мне должность предложили. Забыли?
– Что?!
– Должность редактора газеты. Вы предложили мне подумать до утра.
Курин вздохнул и успокоился. Стал рыться в документах. Бумаги на его столе были разбросаны в беспорядке. Я сел. Курин никак не мог найти то, что искал, и я, чтобы не буравить его взглядом, стал смотреть по сторонам. Взглянул на картины на стене.
Определенно это Миро! Жуткие формы. Много черной краски. Когда-то я готовил об этом испанском сюрреалисте небольшой биографический очерк и даже брал интервью у знатоков живописи.
На глянце журнала «And» женщина в шляпе-восьмерке, некая миссис Миллс, смотрелась неплохо. Эти картины были мне неизвестны, но в их авторстве я не сомневался. Кто-то знающий толк в живописи подобрал эту коллекцию репродукций.
Одна из картин была странно смещена, словно была дверцей. Я подумал, что она могла бы маскировать спрятанный за ней сейф. Сегодня Курин рассеян, забыл, наверное, прикрыть. Что он там хранит, в этом сейфе? Досье на таких, как я?
Наконец, Курин положил передо мной лист бумаги и образец.
– Пишите заявление, Лемешев.
Что с ними происходит? И Елена, и Курин, и Бирюкин, и другое начальство, которое я встречал в этот день, – все выглядят обессиленными, выжатыми. Сегодня в них особенная опустошенность. Так выглядит моя коллега-деловод после того, как Тутанхамон высасывает из нее свою ежедневную порцию.
На ум пришла «Война миров» Уэллса, где пришельцы подхватили земную заразу и стали дохнуть один за другим. Если бы так. Но в том, что Елена не пришелец, я не сомневался.
В чем же причина их усталости? Может, они всю ночь решали, как им спасать от меня Улитку? Взвешивали все «за» и «против». Убивать меня или нет?
Убить! – кричал Бирюкинг, – порвать его!
Нет, говорила Елена, убить мы его всегда успеем. Если мы его победим морально, нашу идеологию признают враги, и Улитка получит полное право на существование.
Мы его купим, осторожно предлагал Курин. Дадим должность, и он попадет в зависимость.
Зачем его убивать или покупать? – пожимал плечами Грязин-Повар. – Мы отправим к нему наших людей, и они вытрясут из него всю душу. Он сделает все, что ему прикажут.
Строя планы и споря, они провели всю ночь без сна…
А может, у них сегодня просто постный день и они страдают от вынужденного голода? Прочищают каналы? Накапливают страх?
Как бы там ни было, но сегодня, в четверг, я зарегистрировал общий упадок настроения и духа среди всего руководства поролоновой корпорации.
В обеденный перерыв я встретился с Жорой и пригласил его подышать воздухом, прогуляться до беседки. Каждый раз, когда она оказывалась перед моими глазами, возникало смутное чувство, что мне нужно туда пойти. Эта идея стала такой навязчивой, что внутренний зуд можно было унять, только воплотив ее в жизнь.
Я ступил на серый деревянный пол, затертый множеством ног. Сучки пупырышками торчали из досок, в щелях проглядывали десятки окурков. Ничего не произошло.
– Я не люблю сюда приходить, – неожиданно признался Жора, что топтался позади меня. – Это место гибели моего друга.
– Как-то раз, я впал в состояние, похожее на сон, и встретился с ним.
Я по-прежнему стоял к Жоре спиной и не видел выражения его лица.
– Скажи мне, ты веришь, что я избавитель? – Мне вдруг показалось, что от его ответа будет многое зависеть. Я обернулся.
Жора выглядел бледным, но в глазах светилась решимость.
– Верю, – твердо сказал он.
В этот момент и я вдруг поверил. Не знаю, что это было: минутное помутнения рассудка или прозрение. Я неожиданно для себя самого протянул Жоре обе руки. Он растерялся и вопросительно посмотрел на меня. Я молча ждал и чем больше проникался важностью момента, вряд ли понимая суть происходящего, тем яснее видел, как Жору окутывает белесая дымка. Догадаться, что я увижу через мгновение, было не трудно. Полупрозрачный призрак окутал Жору, и теперь он стоял внутри него, внутри своего погибшего друга. Еще немного и я осознаю суть этого знамения, явившегося мне в образе матрешки.
Жора протянул мне руки. И Андрей, о присутствии которого Цуман не догадывался, а я помалкивал, тоже. Я стиснул его запястья, и едва сам не закричал вслед за беднягой Жорой. В первый раз я потерял сознание. Нас обоих трясло, как при турбулентности, потоки энергии пронизывали тела, уподобившиеся единому организму.
– Андрей! – взвизгнул Цуман. Теперь и он увидел. И тут же призрак уменьшился, будто просочился в Жору. Впору было испугаться, когда я ощутил, что оба они оказались внутри меня. Энергии изменили течение, сконцентрировались, слились, и пришло понимание.
Долго удержать это состояние не получилось. Нужно было встретиться снова, чтобы потренироваться. Я не знал, сколько раз потребуется это повторить, но готов был в лепешку расшибиться, такое посетило меня вдохновение.
Жора, выжатый и очумевший, пришел в себя на полу беседки. Я сидел на лавочке, борясь с дрожанием конечностей, и выглядел, наверное, не лучше, но при этом улыбался.
– Это принцип матрешки Сергея Лемешева, – сказал я Жоре. – Не правда ли, звучит, как достойный ответ закону Ширмана?
Как оказалось, Жора понятия не имел, кто такой Ширман, а я пока не мог ему об этом рассказать. Он был под впечатлением от происшедшего и до краев наполнен желанием бороться. Всегда легче за кем-то следовать и в кого-то верить.
– Это все Андрей, я только проводник. – Пришлось умерить Жорин восторг. Может я и тщеславен, но не до такой степени, чтобы мечтать про обожествление.
Мы договорились встретиться в воскресенье на нейтральной территории – возле водонапорной башни. Потрясение от случившегося никак не давало нам вернуться в обычное состояние, к той реальности, которую большинство из нас почитают единственно существующей. Я видел это по рассеянному взгляду Жоры и чувствовал каждой клеточкой своего тела. Казалось, меня опустошили и вновь наполнили, но чем-то непривычным.
– Ты не заметил, сегодня все руководство точно побитое ходит? – спросил я, уже собравшись уходить – обеденный перерыв закончился, и слышно было, как в цехах надрываются звонки, призывая всех на рабочие места.
– Как? Ты не в курсе? – удивился Жора. – Утром было одно из тех собраний, на котором директор выпивает страх своих замов и начальников отделов. Это наш с тобой праздник. Мы называем его день профилактики. Такие собрания бывают только раз в месяц, всегда тридцатого числа.
