Он подкинул на руке мешочек.
– Так что заваришь, выпьешь – и минут через пять все проходит. Правда, втянуться легко. На вот. Лови.
Я поймал мешочек, развязал, понюхал. Запах своеобразный, но довольно приятный.
– Это не Шпачков наделил горожан?
– Не знаю, – сказал Андриан. – Забирай. Тут три дозы. Мне по дешевке поставляют. Я привилегированный класс, водитель. Если надо, что хочешь могу достать. Только не нужно мне ничего.
Он с сопением лег, поворочался и затих.
Не поднимаясь, я вытащил из-под кровати сумку, убрал смесь. Снова откинулся на подушку, стал разглядывать грязный потолок. Некоторое время мы лежали молча. Потом я спросил:
– Андриан, почему люди не хотят, чтобы все стало по-другому?
Андриан не отвечал. Наверное, опять вернулся в свое обычное молчаливое состояние.
– Они не верят, – сказал я. – Полиуретанцы слишком мнительны и неуверенны в себе. Они страдают навязчивыми страхами.
Я посмотрел на Андриана. Мне хотелось продолжить наш разговор, но сосед, как назло, умолк окончательно.
А может они просто перестали быть собой? Даже, когда люди разбредаются по своим хижинам, они продолжают оставаться толпой и мыслят тем же самым разумом толпы. Давно замечено, когда человек находится в большой группе, его интеллект как бы отключается, а чувства возвышенные и утонченные временно утрачиваются, заменяясь грубыми и примитивными. Умы полиуретанцев слились в один большой управляемый разум, – подумал я. Мне стало горько и одиноко.
Я не испытывал злобы к людям, за которых мне суждено пострадать. Но я чувствовал печаль, я сомневался. Мне претила мысль воспринимать себя избавителем, но при этом очень хотелось получить отклик если не в каждом сердце, то хотя бы в сердцах большой и сплоченной группы.
У меня был план, но после минувшей ночи с Еленой, после встречи с дядей Сократом и, особенно, с предсказателем Шпачковым в голове образовалась каша. Будь у меня среди окружающих хоть какая-нибудь поддержка, я мог бы взять себя в руки. Нужен был смелый здравомыслящий человек. Но ни Сократа, сидящего на чемоданах, ни Елену с ее макиавеллевскими планами, ни людоеда Илью, вырывшего с соплеменниками глубокую шахту-убежище, язык не поворачивался назвать здравомыслящими.
Ладно. Завтра опять надо встретиться с Жорой Цуманом.
– Хочу тебе помочь, – хрипло сказал Андриан. – И помогу… Чего бы это ни стоило.
Я удивился. Думал, он уже спит.
– Можешь на меня положиться, – голос его стал твердым. – Глубоко внутри многие хотят свободы, но боятся признаться. Мы соберем людей. Не я один тебя поддерживаю. Поговорю с Николаем, с Васей, с Оливейрой. Мы поднимем шатунов, мы поднимем всех, кому нечего терять. Только знаешь, ты людоедам не сильно доверяй. Они коварные. Я долго уже среди них.
Он приподнялся на локте, глаза его расширились.
– Ты знаешь, парень, как дело было? Я тебе скажу. Меня жена бросила. Ушла с дочкой. Жена молодая, дочка маленькая. А я старый. Ушли и стали жить по соседству с моим знакомым. А я не мог так. Я ведь видел их каждый день, своих родных с другим человеком. Ну, а потом меня сюда позвали. Дружки мои бывшие. Вот я уехал.
На глазах Андриана выступила влага.
– Так что я тоже из тех, кому нечего терять. Вот так, парень.
Утром меня послали отнести бумаги для Вырловой.
Я вошел в приемную и в открытую дверь увидел Елену. Она сидела за столом, листая документы. На носу поблескивали очки в золотой оправе.
Секретарши на месте не оказалось.
– Елена!.. – шепотом позвал я.
Она взглянула поверх очков.
– А, это вы… – сказала рассеянно. – Проходите.
Я вошел, радуясь неожиданной возможности увидеться с ней.
– Принес вам на подпись решение, два приказа и еще что-то.
Мне захотелось ее поцеловать, но она продолжала задумчиво перелистывать свои документы.
– Положите в приемной. Света зарегистрирует.
Я просто застыл на месте.
– А ты не хочешь со мной поговорить?
Она по-прежнему переворачивала страницы. Вид у нее был усталый, лицо бледное.
– Что-нибудь надумали? – не поднимая головы, спросила она.
– Мне предложили редактировать газету, – сказал я.
– Кто же теперь будет разносить бумаги?
– Ты устроила для меня это место?
– Я занята, господин Лемешев. Если желаете поговорить, выйдите и запишитесь ко мне на прием.
– Елена! Я хочу поговорить об Улитке!
Но и упоминание об Улитке не произвело на нее никакого впечатления. Она только сняла очки, положила их на стол. Холодно на меня посмотрела. Мол, что еще?
А чего она ожидала? Неужели думала, что немедленно брошусь целовать ей руки и кричать: «Jawohl, mein Führer!» Самый тщеславный человек на моем месте вряд ли поверил бы ей. Я всего лишь попросил немного времени для принятия решения.
– Закон Ширмана, – сказал я. – Мне надо изучить его досконально.
По ее губам скользнула вялая улыбка.
– Два дня. Потом вы должны вернуть. И не пытайтесь его размножить. Все копировальные аппараты находятся под контролем службы безопасности. Не вздумайте наделать глупостей.
Она открыла ящик стола, достала потрепанную распечатку, протянула мне.
– А теперь уходите. Мне надо работать. Жду вас у себя дома в субботу.
Я не стал спорить. Убрал распечатку в свою картонную папку, поблагодарил и вышел. Елена ничем не проявила, что между нами что-то произошло. Что это значит? В ее кабинете установили камеры наблюдения? Но тогда бы она не дала мне так просто закон Ширмана. Не назначила бы встречу…
Я спустился по лестнице в отдел кадров. Уныло скрипнула тяжелая дверь. Я вошел и внутренне сжался, предвкушая знакомый могильный ужас. Нет, кажется, сегодня пронесло. Не слышно ни стонов, ни жуткого гула. Только давят низкие потолки и бетонные стены. Вызывают уныние бесчисленные провода сигнализации. Видимо, в этом отделе очень серьезно заботятся о сохранности документов. Все двери изготовлены из толстой стали. В холле нет привычного офисного интерьера.
Первый раз, когда я побывал здесь, мне подумалось, что это военный завод или что-то в этом роде.
На дверях нет никаких названий, только номера.
Вот № 17. Вот № 17/1. Рядом № 8. Следующая дверь большего размера, чем остальные. На ней выведено Г№ 1 ст. д. Что бы могло обозначать это Г№ 1 ст. д.?
Затем дверь с надписью № 18. Дверь полуоткрыта, из кабинета доносится тихая монотонная речь, как будто кто-то кому-то диктует. Вот, наконец, кабинет начальника отдела кадров. На двери написано Г№ 2 ст. Раньше я не обращал внимания на эту странную аббревиатуру.
Стучусь, вхожу. Курин, как обычно, сидел за своим столом и пил чай. Он медленно поднял голову, при этом блики переместились с лысой макушки на лоб. Некоторое время он смотрел на меня бессмысленным взглядом, как будто не узнавал.
