— Все-таки ты страшно легкомысленный! Как ты можешь? После того, как мы только что узнали… Ведь эти «родственники» погубили целый город! Какой город — страну! Это же страшное преступление.
— Скорее, трагическая ошибка.
— Никто не имеет права на такие ошибки.
— Не имеет. Но совершает их. И хорошо, если потом хоть судит себя за содеянное. В свое время мы и не таких дров наломали. Даже в этом самом вопросе. Полистай историю. Передовые или мнящие себя передовыми народы тащили за уши отстающих, вернее, воображали, что тащат, на деле часто просто разрушая старое у тех, кто не был готов к новому. Действие рождало противодействие, вплоть до резких откатов назад, плодило всяких экстремистов и террористов… В общем, все мы хороши.
— Были. Были хороши.
— Ну сейчас, конечно, Земля населена ангелами, — засмеялся Дан. — Вроде меня. Или тебя. Не успела толком посмотреть на мужа, которого сто лет не видела, и уже мучаешься проклятыми вопросами.
— Тебя, естественно, больше устраивают женщины Атанаты, покорные рабыни, которые… как он выразился?.. были счастливы этим, так, кажется? Трудно себе представить.
— Мне не трудно. Помнишь, когда я увлекся историей, я просмотрел массу матералов? Там был один эпизод конца двадцатого или начала двадцать первого века. Толпа женщин в этих штуках… ну такие накидки, закрывающие лицо. Они требовали разрешить многоженство, отмененное задолго до того. И вообще восстановить дикие порядки в отношении женщин — то ли национальные, то ли религиозные… Забыл.
— Дани! А как с этим обстоит в Лахе? Как ты думаешь, Лахицин женится на вашей Ат?
— Он не может жениться на ней. В Лахе просто нет такого понятия. Они все живут врозь, встречаются, расходятся.
— А дети?
— Дети живут либо у отца, либо у матери, чаще у матери, но отец постоянно навещает их, содержит, воспитывает.
— Если захочет их признать.
— Такого вопроса нет. Дети — честь воина.
— А если это плод случайной встречи?
— Не знаю, отличают ли они вообще случайные встречи от неслучайных.
— Странные обычаи. Уж не пошли ли они от «родственников бога Неца»?
— А что, возможно, — оживился Дан. — Неплохая идея. До Лаха могли добраться беженцы из Атанаты и принести туда обычаи, привитые им пришельцами. Это еще раз наводит нас на Лах, там определенно должно что-то найтись, что-то, кто-то, потомки этих беженцев, например… Они могли принести туда свою культуру, оказать серьезное влияние, Лах ведь тогда только начинался… Черт возьми, это же целое новое направление в исследованиях!
— Но в Лахе ведь работает группа, почему она ничего такого не нашла?
— Никто же не знал про Атанату. Пойду-ка я к шефу.
— Не будь мальчишкой. Завтра обсуждение, там и выскажешься.
— До завтра еще далеко.
— Дани! Не суетись!
Словно с целью положить конец этому спору, щелкнул сигнал внутренней связи, и раздался нетерпеливый голос:
— Даниель! Зайди ко мне. Сейчас. В каюту.
— Глас начальства — глас божий, — усмехнулся, вскакивая, Дан.
Стремительно пробегая коридоры и лестницы, Дан пытался угадать, зачем его вызвал шеф. По той же причине, по которой задержал Марана, или другой? А почему он задержал Марана? Вести с Торены? Наверно… не наверно — наверняка Железный Тигран привез последние новости с Торены. Но почему он решил сообщить их Марану наедине? Что-то очень личное? Но что личное может быть у Марана, у которого нет ни отца, ни матери, ни жены, ни даже возлюбленной? Друзья? Дан не без основания считал их и своими друзьями, во всяком случае, их дела вряд ли подлежали сокрытию от него…
Когда он вошел в каюту, Железный Тигран и Маран сидели в креслах у крохотного низенького столика, на котором стояли кружки с кофе. Разговор, стало быть, неофициальный?
— Садись, — кивнул Тигран на соседнее кресло.
Дан молча сел. Нет, наверно, он ошибся, их лица слишком строги для неофициального разговора…
— Помнишь, Даниель, — сказал, задумчиво глядя на него, Железный Тигран, — когда я хотел тебя отозвать — прошлой осенью, на пике событий в Бакнии, ты обезоружил меня вопросом, принято ли в Разведке бросать друзей в беде?
— Помню, — коротко ответил Дан. — А что такое? Случилось что-нибудь?
— Кое-что.
— На Торене?
— Да.
— Что именно?
— Ты наверняка не забыл, что около четырех лет назад в Латании некие физики открыли реакцию деления ядра при нейтронных бомбардировках?
— На Земле от открытия реакции деления до Хиросимы прошло по-моему лет десять, — осторожно сказал Дан. — Если вы имеете в виде именно это.
— Да, я имею в виду именно это. Кстати, не десять, а шесть. Эти самые физики из Латании — кажется, их было трое, довольно молодые и чересчур энергичные ребята, не преминули также обрисовать концепцию создания ядерного оружия.
— Но никаких признаков, что кто-либо подобрался к этому достаточно близко…
— Месяц назад, — остановил его шеф, — Лайва объявил на закрытом собрании высших аппаратчиков о серьезных успехах в работе над новым оружием, которое, как он выразился… дословно!.. наконец-то позволит пронести знамя Бакнии по всей Торене.
— Им понадобится еще немало лет.
— Может, понадобится, а может, нет. Тут есть отягощающее обстоятельство. Слышал про такое Мертвое озеро? Нет, конечно, вот Маран знает. Вообрази себе, в нем около шести процентов тяжелой воды. Да и на каком этапе эти их работы, мы не знаем.
— Но ведь они начались уже после Марана!
— Кое-что делалось еще при Изии, но в какой-то момент исследования прекратили за их кажущейся бесперспективностью. Но, видимо, некий задел там был, и Лайва о нем вспомнил.
— Понятно. И что мы будем делать? — спросил Дан.
— Мы? Мы не имеем права что-либо делать. Даже если разрешим все наши споры по поводу контакта. А ты ведь понимаешь, то, что мы, а вернее, вы, обнаружили здесь, внесет коррективы не только в контактологию, но и в умонастроения… Повторяю, даже если мы разрешим все наши споры по поводу контакта как такового, для подобного воздействия придется проводить референдум.
— И что же, мы будем сидеть и смотреть, как Лайва получит бомбу и разнесет вдребезги всю Торену?
Железный Тигран не ответил. Он поднялся с места, прошелся по каюте и остановился перед экраном пролонгатора, картина на котором изображала двуглавую гору с заснеженными вершинами… или две горы — одна побольше, другая поменьше. Шеф молча смотрел на картину, и Дан молча ждал.
Неожиданно Маран, не проронивший до того ни слова, тихо сказал:
— Я лечу домой, Дан.
— Домой? А как же Лах? — растерялся Дан. — То есть… Тебя не пустят… я хочу сказать, не впустят…
