Калинов решил не продолжать дальнейших расспросов, рассыпался в благодарностях и попрощался. Все равно эта горе-мамаша больше ничего не знает. Во всяком случае, такое складывается впечатление. Можно, конечно, попытаться побеседовать с самой Флоренс Салливан… Но если Флоренс не дура, беседа вряд ли принесет ему дополнительные сведения. Ясно пока вот что: двое подростков из тех семей, которые называют «дисгармоничными», имеют отношение к одному и тому же индексу джамп-связи. Под этот индекс и нужно копать.
А вот портрет Флоренс надо будет в ГИБе запросить. Чем черт не шутит, вдруг пригодится?
Честно говоря, нынешнее поколение молодых Калинову нравилось не очень. Какие-то они были ненормальные, равнодушные, словно и не жили в этом мире, а наблюдали за ним со стороны.
Он попытался вспомнить, каков сам был в их годы. Внешность того Калинова он, слава Богу, помнил, да и на видеокристаллах она увековечена. А вот внутреннее, так сказать, содержание… Нельзя утверждать, что это для него темный лес, нет, события, происходившие с ним в те годы, он помнил хорошо, но вот настроение, с которым он тогда переживал эти события, состояние души Калинова-подростка, этакий «аромат жизни», как его называл Калинов-сегодняшний, был давно уже заслонен более поздними страницами биографии. Хотя нет, «аромат» одного события — встречи с Наташкой — он помнил и сейчас, как будто и не прошло с тех пор восемь десятков лет. Наташка-то была бой-девка, и ему немало сил пришлось затратить, чтобы привлечь к себе ее внимание, тем более что сам он в те годы был «мальчик нежный кудрявый», наедине с девчонками чувствовал себя, как в открытом космосе без скафандра, и поведение его в таких случаях соответствовало принципу «и хочется, и колется»… Но вот в отношения с Наташкой он нашел в себе силы нырнуть, как в ледяную воду — зажмурившись и не раздумывая. И не проиграл… Впрочем, ладно, зачем бередить душу? Прошлого не вернешь!
Он побродил немного по полуторатысячелетнему городу и вернулся в Питер.
Сделав шаг вперед, Калинов зажмурился. После серого тумана, только что плотной пеленой висевшего вокруг, солнечный свет был резок и неприятен. Когда глаза привыкли, Калинов огляделся.
Он стоял посреди огромного луга, усыпанного яркими цветами. Цветы были незнакомые. Мимо прошелестела большущая стрекоза. Калинов не был специалистом по энтомологии, но готов был биться об заклад, что на Земле он таких стрекоз не встречал.
На лугу группами располагались молодые люди. Одни сидели и разговаривали друг с другом, другие лежали, третьи танцевали. Головы танцующих украшали обручи с кристаллофонами.
Вдали, у самого горизонта, виднелись темно-зеленые купы каких-то деревьев. Слева, метрах в двухстах от Калинова, раскинулось слепящее зеркало небольшого озерца. Легкий ветерок доносил оттуда веселый девчачий смех и визг. Видимо, там купались. Над озером висело синее солнце.
— Ты кто?.. Новенький?
Калинов стремительно обернулся. Сзади стояла юная девушка. Худенькая — кожа да кости. Но хорошенькая… На лице никаких следов макияжа. И правильно — макияж только отвлекал бы внимание от ее глаз. А глаза были замечательные — большие и редкого, изумрудного цвета. Длинные вьющиеся рыжеватые волосы — похоже, натуральные. Открытое зеленое платье, без прозрачных вставок, облегает чуть намеченную грудь.
— Ты новенький? — повторила незнакомка. — Что-то я тебя здесь раньше не видела.
— Верно, — согласился Калинов. — Я тут в первый раз.
— А как тебя зовут? — спросила девушка. — Меня Вита.
— А меня Саша. — Калинов церемонно поклонился.
Зеленые глаза смотрели не мигая. И присутствовало в них нечто такое, от чего у Калинова возникло острое желание погладить девушку по голове.
— Зачем ты к нам пришел?
Калинов слегка опешил, настолько в лоб был задан вопрос. И что-то было нужно отвечать.
— А зачем к вам приходят? — спросил он.
Вита вздохнула.
— Кто зачем. — Она печально улыбнулась. — Одни приходят потанцевать, другие — покупаться. Или просто поговорить…
— А разве потанцевать нельзя дома? — спросил Калинов.
— Конечно, можно… Только здесь гораздо интереснее!
— Почему?
Девушка снова улыбнулась, на этот раз без печали.
— Потому, — сказала она. — Скоро узнаешь… Пойдем погуляем в лесу?
Прямо вот так, сразу подумал Калинов и с сомнением посмотрел на далекие купы деревьев. Синее солнышко палило нещадно, и тащиться под его лучами по открытому пространству совершенно не хотелось.
— Жарко, — сказал он Вите. — Пока дойдем, расплавимся.
Вита расхохоталась. Словно колокольчики зазвенели.
— Чудак! — сказала она сквозь смех. — Ты же ничего не знаешь… Давай вместе.
Она взяла его за руку теплой ладошкой, и Калинов содрогнулся. Оказалось, все, что он помнил, он помнил неправильно. Нечто давным-давно забытое, потерянное в череде прожитых лет, пронзило его сердце, и оно вдруг споткнулось, заныло от тихой боли, переполнилось сладкой тоской, и внезапно захотелось заплакать, заплакать так, чтобы мир захлебнулся в его слезах. И чтобы из этого соленого безбрежного моря родилось что-то новое, до жути юное, кристально-чистое…
На Калинова обрушился ураганный ветер, промелькнули неясные серые тени, и Калинов обнаружил себя стоящим в лесу среди огромных — ствол в три обхвата — деревьев. Вита была рядом и по-прежнему держала его за руку. Изумрудные глазищи ее сияли.
— Испугался?
— Что произошло? — спросил Калинов.
— Ничего… Ведь мы с тобой хотели в лес. Смотри, какой страшный лес вокруг! Ты в такой хотел?
— Разве он страшный? — удивился Калинов. — Вполне ухоженный, я бы даже сказал, домашний лес. Как парк…
Вита выпустила его руку из своей.
— Как по-дурацки ты говоришь! — сказала она с отвращением. — Моя мама таким тоном говорит, когда меня воспитывает… Ой! Смотри, что за чудо-дерево! Как сказочный дракон, правда?
Калинов оглянулся. Там, где мгновение назад стоял великолепный, рвущийся в небо кедр, извивалось зеленое, непонятное, покрытое странной стеклообразной чешуей. Среди зелени сверкнула ярко-красная пасть, и послышалось змеиное шипение.
Вокруг все изменилось. Не было больше привычных глазу кедров, сосен и елей. Повсюду кривыми стрелами лезли из земли незнакомые черные деревья с серой листвой. Словно скелеты доисторических ящеров на раскопанном кладбище под Минусинском… Они окружили Калинова со всех сторон, над ними нависло чернильное небо, и было совершенно непонятно, откуда же берется в лесу этот сумрачный, тоскливо-серый, но все-таки дневной свет.
