Однако у винландеров имелись и менее приятные пристрастия. Я имею в виду бордели. Их владельцы, китайские деляги, поставляли для «обслуживания» рабочих молоденьких девушек из Винланда. Большинство из них, проданные своими родителями за несколько монет, становились практически рабынями. Контракт заключался на десять лет, и по окончании его они могли быть свободны. Но редко кто из женщин после десяти лет борделя покидал его.
Майкл — упокой, Господи, его душу — по уши влюбился в одну из тех девушек из салуна «Эксельсиор». Она была из Техаса, а звали ее Сусанной Грин или Грин Цзу Сан, как окрестила ее китайская мадам. Майкл влюбился в нее с первого взгляда. Как на грех, и меня угораздило потерять от нее голову. Мы пробыли в Китае только два года, а башня вознеслась к небу уже на несколько километров. С самого приезда туда мы отправляли домой каждую из десяти заработанных монет. Однако, с тех пор как Майкл познакомился с Цзу Сан, он нашел другое применение своим деньгам. Но, заметьте, не для нужд похоти, хотя он и был довольно частым посетителем «Эксельсиора». Нет, ой откладывал деньги, чтобы выкупить Цзу Сан и избавить ее от контракта, взяв в жены.
Так вот, Майкл уже почти собрал нужную сумму на первый взнос, когда мы в последний раз поднялись с ним наверх. Майкл и я, мы работали по принципу «веревка и корзина» и вечно торчали вверху на лесах, сваривая стыки этой решетчатой конструкции и страхуя перемычки. Мы находились на самой верхотуре, должно быть, на высоте километров семь или восемь, и вынуждены были носить тяжелые термозащитные костюмы и дыхательную аппаратуру — даже просто для того, чтобы быть там, наверху. Майкл в тот день сидел в корзине, а я вверху на балке занимался такелажем.
Не могу точно сказать, что там не заладилось. Стоило мне на какое-то мгновение отвлечься и глянуть на бледно-голубое небо, на то, как оно простиралось, уходя за изгиб горизонта, как в следующую минуту раздался звук, похожий на мушкетный выстрел, и начался сущий ад. Когда я посмотрел вниз — так быстро, как сейчас сказал эти слова, — все уже изменилось. Веревка оборвалась над самой корзиной, просто лопнула, как туго натянутая струна, а Майкл висел там, изо всех сил уцепившись за край доски. Далеко внизу летела, кувыркаясь, корзина. Она падала к земле, поворачиваясь то одним боком, то другим, но потом ударилась о край башни, и ее по спирали понесло в сторону от лесов. Я потерял ее из виду, когда она провалилась в гряду облаков. Верхний кусок веревки, все еще прикрепленный к такелажу, как кнут, со свистом отлетел обратно и чуть не обвился вокруг моей груди. Я едва успел отскочить в сторону, а он стеганул о балку с такой силой, словно гром ударил, и оставил в графите отметину, хотя это не тот материал, который легко перешибить.
Ну а перчатки и ботинки у этих термокостюмов не были приспособлены для лазания по стене, хотя Майкл делал все, что только мог. Стены башни были просто пустым каркасом из балок без перегородок, так что брат мог проползти к вершине. Когда оборвалась веревка, он находился всего в нескольких десятках метров ниже меня и сумел вскарабкаться на несколько метров, прежде чем силы его иссякли. И он повис там, вцепившись в балку, и звал на помощь по радио, которое было внутри шлема.
Он звал меня, своего брата, умоляя спуститься и помочь ему. И я вполне мог. Я мог прикрепить прочную веревку к своему страховочному поясу, спуститься вниз и протянуть ему руку. На это потребовалось бы не больше нескольких минут. Я мог опуститься сам, подхватить Майкла, а потом поднять нас обоих в безопасное место. Но я не сделал этого.
Мне хочется сказать, что я не мог, но это неправда. Я мог бы это сделать, если бы не был трусом. До того момента я не знал, что я трус, но, видя, как брат висит над бездной, и понимая, что единственный, кто стоит между ним и Всевышним, — это я, просто остолбенел, не в силах двинуться с места. Я стоял, держась за балку — на большее я не был способен, — и старался отгородиться от криков о помощи, которые доносились до меня из переговорного устройства моего шлема.
Майкл падал, а я до самого конца слышал его крики.
Когда я спустился на землю, то первым делом поспешил в «Эксельсиор», чтобы осторожно сообщить Цзу Сан эту весть. Теперь, когда Майкл погиб, я подумал, что с моей стороны было бы правильным самому предложить жениться на ней. Так как я его ближайший родственник, то сбережения Майкла станут моими, и я не мог придумать им более подходящего применения, чем купить свободу женщине, которую он любил.
Однако, к тому времени, как я прошел сквозь вращающуюся дверь «Эксельсиора», было уже слишком поздно. Майкл упал гораздо быстрее, чем я смог спуститься, а сплетни по-прежнему летят еще быстрее, так что весть о том, что ее любовник упал, достигла ушей Цзу Сан задолго до того, как я туда добрался. Там, в большом парадном зале «Эксельсиора», я увидел безжизненное, искалеченное тело Цзу Сан. Ей было уже все равно. Она выпрыгнула с балкона одной из верхних комнат и разбилась насмерть, упав с большой высоты на мостовую. К груди она прижимала фото Майкла Макалистера. Проститутки и пьяницы из салуна занесли ее тело внутрь, выставив для прощания, словно это была какая-нибудь отошедшая в мир иной королева. В тот же вечер их обоих похоронили на кладбище для рабочих — Цзу Сан и то, что осталось от Майкла, — бок о бок в одной узкой траншее.
Я никогда больше не поднимался на Золотую Гору. Я упросил мастера позволить мне работать на земле. Моя трусость уже стоила жизни брату, и я не хотел больше подвергать риску ни себя, ни кого бы то ни было еще. Следующие двенадцать лет я провел на земле, таская шлак, передвигая балки с перегородками и газовые баллоны, в то время как башня Золотой Горы поднималась все выше и выше, а тень от нее становилась день ото дня все длиннее и длиннее.
Когда Золотая Гора была готова, мне было уже тридцать семь лет, а трос Небесного Моста протянулся от верха трехтысячеки-лометровой башни до орбитальной платформы. Небо и земля соединились, и человек мог прокатиться по Небесному Мосту на орбиту тридцать шесть тысяч километров над землей.
С окончанием строительства Золотой Горы винландеры остались без работы. Некоторые возвратились в Винланд, захватив с собой жалкие гроши, заработанные в Китае, те крохи, которые умудрились скопить, и благополучно добрались до Мьюи-шу, Мемфиса или Аугусты, но большинство и эту малость просадили в игорных притонах, вместо того чтобы потратить ее на дальнюю дорогу к дому. Если только добрались бы туда живыми, так как многие поумирали в пути со своими денежками в кармане — от болезней, от ран или от несчастного случая.
