Игорек живо представил себе свой дом — комнату с уютным компьютерным уголком, низкий диванчик. Прихожую, где на вешалке висела чуть тронутая духами пушистая шуба. Увидел, как мать поджимает ноги и устраивается в своем любимом кресле, а рядом с ней вазочка с печеньем. Он даже услышал ее, ее голос, пробившийся сквозь гул мотора: ты самый умный и красивый мальчик, Игорек. Ты лучше всех. Ты…
— … лицо руками не три, грим не размазывай. Игорек убрал руки от лица.
Лучший. Умный. Наконец-то нашел свое место.
Его еще мутило, когда шел по бесконечным коридорам, когда сидел не двигаясь и дожидался, пока заполнится зал и сведут камеры. Ему стало легче только тогда, когда вспыхнул яркий свет и скрыл от него десятки любопытных глаз. Он видел себя в экране напротив — красивого какой-то нечеловеческой, уникальной красотой, видел чистые, не способные лгать глаза и улыбающиеся губы. Юлька сидела рядом. Ее кудряшки завернули в замысловатую, но целомудренную прическу. Серые складки юбки лежали на круглых коленях. Она тоже улыбалась мудрой материнской улыбкой, и ее голос, приятный, по-весеннему звонкий, звучал убедительно и честно. Она часто поворачивалась к Игорьку, и он ловил ее взгляд, улыбаясь в ответ. Со стороны, — и он это знал, — это тоже выглядело красиво, почти интимно красиво, как и все, что гармонично и искренно.
Он редко смотрел на монитор-подсказку. Язык развязался, свет софитов придавал действу важности, и Игорек свободно и спокойно рассказывал, как счастлив, что наконец-то появились Сестры Жизни, и как много шансов открывает каждому сотрудничество с ними. Рассказывал про вымышленные болезни так убедительно, что на лицо набегала тень, а об излечении — с таким воодушевлением, что люди в зале невольно начинали улыбаться.
— Время сокращений прошло, — сказал он в конце. — Сонные полигоны — это прошлый день, их больше никогда не будет.
И умолк. Ему хотелось, чтобы эту передачу увидел Антон и поверил ему так, как он поверил Артуру и Юльке.
Другого выхода не было.
И последнее, что зафиксировали камеры — его открытый, уверенный взгляд, замерший на экране как гарант новой жизни для всех, кто пережил время сокращений.
— Молодец, — сказал ему после Виталик и протянул пачку сигарет. — Угощайся. Нет, парень, ты просто прирожденный ангелок. Все тетки сомлели, а это значит, что вечером с ними согласятся и все дядьки.
Игорек помедлил, а потом взял сигарету. У него пересохло во рту, и от пережитого напряжения разлилась по телу нервная слабость.
— Завтра еще дебаты, — говорил Виталик, загибая пальцы, — будешь отвечать на вопросы. Ответы вот. Потом съемки в больницах. Там просто ходи и обещай всем скорейшее выздоровление. Ты это… Не давай себя откормить, а то жирные ангелы только юными котируются. Потом деревце посадишь…
— Какое деревце? — еле дыша сквозь табачный дым, спросил Игорек.
Он затушил только что прикуренную сигарету о блестящий ободок металлической пепельницы, выставленной в конец желтого, почти безлюдного коридора.
— Деревце на Сонных полигонах, — пояснил Виталик. — Знак возрождения. Там мерзко, правда, но придется потерпеть.
На обратном пути Игорек спал. Оказалось, что он очень устал, а то, что было ночью — полубред, полуреальность — вспоминать не хотелось.
Желтый трехлапый пес кинулся на него с крыльца и принялся обниматься. Игорек рассеянно почесал его за ухом и вошел в дом. За дверью остался сиреневатый вечер и все прошлое, которое Игорек не раз представлял себе завернутым в шерстяное одеяло и выброшенным на помойку.
Юльки не было — она осталась на телестудии. На втором этаже никто не пел. В зале, перед электрическим камином, вытянув длинные ноги, сидел Артур. Рядом снова стояла бутылка коньяка и уже знакомый Игорьку футляр.
— Лабораторию подготовили, — сказал Артур Игорьку, поднимаясь. — Пойдем посмотришь.
В его тоне больше не было пренебрежения или угрозы. Он словно поставил Игорька равным себе, и чувство противоестественной гордости заставило Игорька последовать за ним молча, не задавая никаких вопросов.
На лестнице у полуподвального помещения Артур нажал на кнопку выключателя, и белый резковатый свет заполнил низкую, выкрашенную в свежий белый цвет комнату. Никелевые пустые столы холодно поблескивали. Несколько приборов, назначения которых Игорек не знал, молчали на своих стойках.
— Это все потом, — сказал Артур, кивком показывая на приборы.
При белом свете его глаза казались твердыми синими камнями.
— А вот твое задание.
Он подошел к небольшой клетке, из которой торчали крысиные хвосты. Игорек подошел поближе и присмотрелся — на тонком слое опилок сидело несколько крупных крыс, еще две висели на прутиках, обнюхивая потолок.
— Любишь крыс? — вполголоса спросил Артур.
Игорек пожал плечами. Ему было неуютно и холодно в пустом белоснежном подвале, который Артур назвал лабораторией. На стене он заметил несколько внимательных камер.
— Звери как звери…
Игорек соврал. Он остро ощущал причастность к этим зажатым металлическими прутьями зверькам. Чувство было жутким — словно и снаружи, а словно и водишь носом по воздуху, надеясь на что-то, а лапками упираешься в выпуклые спинки собратьев.
— Одна из них больна, — сказал Артур. — Покажи.
— Вот, — без колебаний сказал Игорек, протягивая крысе ладонь. Та подалась вперед, прислушалась и замерла, трепеща тонкими раковинками ушей.
— У нее опухоль, — добавил Игорек, понимая, чего хочет Артур.
Тот наклонился и откинул крошечный крючок, которым была заперта клетка.
— Вытаскивай.
Игорек послушно протянул руку и вытащил из клетки пушистое теплое тельце. Маленькое сердечко застучало ему в ладонь.
— Тебе ее жалко?
— Пожалуй, — ответил Игорек, гладя крысу. — Вы ведь ее потом вскроете. Она все равно обречена.
— Что ты еще думаешь? — с проблеском любопытства спросил Артур и наклонился к Игорьку. Запах крови и алкоголя стал сильнее.
— Я думаю, — сказал Игорек, придерживая крысу под животик, — что все это похоже на телешоу про экстрасенсов. Покажи, в каком конвертике кружочек, покажи, кто из теток сделал аборт…
— Ты не считаешь себя экстрасенсом и целителем? — с явным уже интересом спросил Артур. — Как бы ты себя тогда назвал?
Камеры тоже насторожились, мигая зелеными огоньками.
— Я не знаю, — задумчиво ответил Игорек. Его сложенные чашей ладони жгло жаром невидимого красного песка. — Я… вершитель. Держи.
И передал Артуру теплую спокойную крысу.
