— Я могу вылечить ее, — согласился Игорек. — Но не всех, кого вы мне подсунете. Я либо хочу и делаю, либо не хочу и не могу.
Он сидел в мягком кресле, накрытом синим, с кистями пледом. Подобрав под себя ноги, пил зеленый жасминовый чай и чувствовал, как в сладкой истоме отдыхает тело, а рассудок, наоборот, оттачивает остроту, подкидывая сотни мыслей, моментально увязывает их в вывод и продолжает эту вечную, не изматывающую работу.
Ради одного этого — ради бесконечной вязи мыслей, стоит жить в любое время и в любую эпоху, подумал он и неожиданно сказал вслух:
— Криспер говорил, что я обязан был сдохнуть под электричкой. Он говорил, что время само пыталось позаботиться о том, чтобы я ушел. Но я жив. Я-то жив… — он рассмеялся, расплескав горячий чай. — И он сам же меня и спас, придурок…
— Завтра тебя осмотрит психиатр, — сказал Артур. — Чашку поставь.
Игорек поставил чашку, облизнул обожженные пальцы.
— Я спать, — сообщил он. — Посмотрю на ваших пациентов, но ничего не обещаю.
— Да рано что-то обещать… — задумчиво сказал Артур, глядя на оранжевые языки электрического камина.
Его жестокое, грубо вылепленное лицо ничего не выражало. Игорек, на ощупь поднимаясь по лестнице, подумал — у этого человека вместо мозга жидкий азот, а в позвоночном столбе битое стекло.
И еще мелькнуло что-то, похожее на страх: не суди, Игорь. Лучше скажи, что у тебя плавает в венах? Ты же знаешь. Ты уже знаешь — осталось только признаться самому себе…
Но сердце снова сладко сжалось и забилось нежно, трепетно. Признаться самому себе Игорек не смог.
На Сонные полигоны Юлька не поехала. Она просто сказала — нет. И ушла к себе, захватив блюдечко с розовым вареньем. Ее прозрачные глаза смотрели так равнодушно и бесцельно, что ей не стал возражать даже Артур.
— Обойдемся, — сказал он.
— А если я скажу, что туда не хочу? — поинтересовался Игорек и был придавлен тяжелым опасным взглядом.
Пришлось ехать. На Сонные полигоны снарядили колонну — головной высокий джип и несколько машин с оборудованием. В одной из них в кузове болтался пушистый жалкий саженец с завернутыми в полотняный мешок корнями. Его и должен был торжественно вкопать Игорек, обозначив время возрождения очищенной нации. Деревце, как знал Игорек, было вторым по счету — первое увяло, не дождавшись знаменательного события.
Машины медленной цепочкой вышли за пределы города, который снова стал казаться оживленным — осыпанным разноцветным конфетти машин и занятый восстановительными работами. Город зализывал раны, а за его пределами тянулись почти пустые шоссе — области еще не решались покинуть свои убежища и все еще обсуждали гремевшие недавно взрывы, за силой которых скрылась и забылась серая река сокращаемых.
Шоссе, мокрое и блестящее, как тельце улитки, поволокло машины дальше, к подножию холма, на котором стояла красная кирпичная церковь, у куполов которой уже проросла трава.
За церковью виднелся сам полигон и наспех сколоченные бараки, серые, уже покосившиеся. Мотки колючей проволоки лежали на земле, как отяжелевшее перекати-поле.
Вся дорога заняла около полутора часов.
— Почему сюда заставляли идти пешком? — спросил Игорек, холодея от дурного предчувствия.
Желтый церковный купол возвышался над ним, как масляный пузырь.
— Бензин, — коротко сказал Артур, а Виталик щелкнул зажигалкой и закурил.
— Топай к гримеру, — сказал он. — Вон Ирка бежит.
Игорек вышел из машины и запрокинул голову. У церкви оказались неглубокие арки, черные медальоны прежних икон пятнами проступали на фронтоне, заржавленные ворота были открыты, но на тропинке тоже росла трава.
— Бог, — тихонько, чтобы никто его не услышал, позвал он, — ты есть? Не вершитель, а обычный бог… ты есть?
Мимо уже волокли софиты и разобранную рельсовую дорожку. Машины расползлись по полигону. Кто-то, матерясь, оттаскивал с дороги комья колючей проволоки. Вдали спешно красили в белый покосившийся барак.
Деревце, вынутое из кузова, стыло на ветру, поджимая листья.
— Если тебя нет, — сказал Игорь, набирая силу в тихий прежде голос. — Если тебя нет, то я стану богом! Понял? Я! Стану! Богом!
Его голос рассыпался по внезапно наступившей тишине. Люди обернулись. Артур, вышедший из машины, застыл у ее дверцы, а Виталик медленно опустил сигарету.
— Что? — развернулся к ним Игорек. — Кто не верит?
Вместо холодного ветра его окатывало жаром красного песка, глаза сузились и приобрели стальной отсвет северного ветра.
— Ты! — он ткнул пальцем в Артура. — Ты сдохнешь очень скоро, и тебя в морге придется сшивать из двух половин. Ты… — и развернулся к раскрывшей рот гримерше. — Умрешь после третьего аборта, шлюха чертова. А ты…
Виталик медленно качнулся к нему и поднял было руку, но Игорек перехватил ее и пальцами впечатал в податливую плоть весь жар Запределья. Рука поддалась, как мягкое масло, брызнула кровь, а по коже побежали, ширясь, красно-желтые ожоговые пятна.
— Да ты псих, — спокойно сказал Артур, оказавшийся рядом. — Отпусти его.
— Я? — удивился Игорек. — Да я нормальнее всех вас. Бензин! Кто-нибудь понимает, что говорит?
— Отпусти.
Артур стоял рядом и с вялым интересом наблюдал, как корчится с разинутым ртом побелевший Виталик, у которого глаза расширились и заняли почти пол-лица.
Кровь стекала по его руке тяжелым потоком.
— Никто даже не заметил, что весна не кончается, а лето не приходит! — заорал Игорек, всаживая пальцы еще глубже в тугое мясо. — Я… я вас ненавижу. Я ненавижу людей!
Он отшвырнул от себя Виталика, брезгливо вытер ладонь о джинсы.
— Где там дерево? Хватит пялиться, ставьте свет! Я посажу ваше хреново дерево, но только потому, что сам так хочу.
Позади него тихо плакала рыженькая Ирка, уронив на землю свой ящичек с гримом.
Саженец подали молча, пряча глаза. Быстро поставили и свели камеры, не переговариваясь, не глядя по сторонам.
Игорек прошел по тропинке вниз, на землю Сонного полигона, и всадил лопатку в рыхлую холодную землю.
Под ним колебалась неверная трясина гниющего человеческого мяса, уложенного пластами, но земля скрывала все.
Саженец, призванный стать символом возрождения, робко распрямился и наклонился в неуверенности, но схватился за землю, чтобы потом стать могучим сильным деревом, вскормленным мертвечиной.
Игорек повернулся и торжествующе улыбнулся камерам. Глаза его блестели. Северный холодный ветер прокатился по вершинам деревьев и застыл.
— Все было очень красиво, — сказал ему Артур, протягивая куртку. — Поехали, отдохнешь. Психиатра отменим, ну его к черту, не его это профиль.
