«Это просто нервное», — убеждала она себя.
Но с каждым часом сердце билось все чаще, голова кружилась, и желудок рвался наружу. Борясь с тошнотой, она пыталась сконцентрироваться на голубом океане, простирающемся под крылом. Безмятежная Атлантика отражала безоблачное небо и купающееся в волнах солнце. Стекло иллюминатора приятно холодило лоб. Завороженная переливающейся внизу водой, Вича вдруг отчетливо ощутила морские брызги на своем лице.
Она стояла на палубе гигантского деревянного корабля и всматривалась в бирюзовую даль. Налетающий порывами ветер вытягивал из нее остатки энергии и уносил к родным берегам. Качка выворачивала ее наизнанку. В полусумеречном состоянии она ухватилась за Дичину руку. Самолет кидало из стороны в сторону.
— Мне срочно нужно в туалет! — заплетающимся языком прошептала Вича, пытаясь подняться.
Непреодолимая сила не давала ей встать. В ужасе Вича все крепче сжимала руку мужа и все яростнее отталкивалась ногами от пола. С трудом разомкнув ее пальцы, проснувшийся Дича расстегнул на ней натянутый до предела ремень безопасности.
Почувствовав свободу, Вича вылетела в проход вслед за мужем.
Судорожно ухватившись за пояс его брюк, она хвостиком засеменила сзади. Странная пара шла сквозь ряды напряженно сидевших соотечественников, пытаясь сохранять равновесие в продолжающейся болтанке. На полпути Вича вдруг почувствовала себя намного лучше. Тошнота отступила, ее тело начало наливаться энергией.
Напряжение окружающих пассажиров улетучивалось прямо на глазах, воздушная качка больше не тревожила их. Необычное спокойствие воцарило в салоне. Общее настроение передалось и авиалайнеру. Как по мановению волшебной палочки, тот неожиданно перестал трястись. Возобновились прерванные разговоры, то там, то сям начал раздаваться беззаботный смех. На свое место Вича вернулась заново родившейся, как будто и не было тех ужасных минут до похода в туалет. Прикорнув на плече мужа, она проспала как младенец до самой Канады.
В Гренобле она решила на всякий случай держаться поближе к своим землякам, боясь потерять энергетический контакт с ними. Но ее тревоги были напрасны. В отличие от остановки в Ирландии, из самолета их не выпустили. Оказалось, что на предыдущий рейс не вернулась треть россиян, решивших остаться в Канаде. В этой стране существовал странный закон: если ты сумел ступить на канадскую землю, то имел право просить вид на жительство. Руководство аэрофлота не хотело наступать на те же грабли дважды и, от греха подальше, заперло пронырливых россиян на борту. Так что на землю они смогли ступить лишь в Нью-Йорке.
За первые двенадцать часов пребывания в Америке молодые иммигранты сразу же примерили шкуру недоедающих нищих. У Вичи с Дичей не было ни цента, и только новая жена отца семейства имела кое-какую наличность. Но когда они обратились к ней с просьбой купить что-нибудь поесть, та сильно изменилась в лице, как будто ее вот-вот хватит инфаркт.
— Я, конечно, подозревала, что она жадная. Но не до такой же степени, — возмущалась Вича.
— Уж если она за пять копеек чуть не удавилась, то о каких долларах может идти речь? — вторил ей Дича. — Ничего, перебьемся как-нибудь.
С теми пятью копейками вообще получился цирк. Когда они ездили в Москву на медосмотр и интервью в Американское посольство, их новоиспеченная мачеха попыталась бесплатно проскочить через турникет в метро. Но упитанная нижняя часть новобрачной предательски застряла на полпути, и турникет захлопнулся прямо перед ее носом. Видно, московские турникеты были поуже ленинградских, что и сыграло с ней злую шутку.
— Раз уж попалась, так заплати как нормальный человек, — рассуждала Вича.
Но не тут-то было. Мачеха начала истерически орать вслед новому законному супругу: — Зосим, сейчас же вернись и дай мне пятак! — В пятак, в пятак, — прошептал Дича, изображая эхо.
Они весело рассмеялись, чем привели попавшуюся крохоборку в бешенство…
Так что о покупке съестного надо было забыть. Но ситуация была не такой уж безнадежной. Они припасли полученную на самолете банку пепси-колы и пакетик с арахисом. До их балтиморского рейса оставалось еще десять часов, так что по глотку буржуйского напитка и соленому орешку в час должно было хватить, чтобы не протянуть ноги. Позже они с удивлением узнали о том, что этих мучений можно было избежать. Оказывается, из Нью-Йорка в Балтимор каждые два часа ходили автобусы и вся поездка занимала не более четырех часов. Какой умник спланировал их переезд, оставалось загадкой. Мало того, что билет на самолет до Балтимора стоил почти в пять раз дороже, чем на автобус, так их еще и промариновали в аэропорту едва ли не половину суток. Не иначе, перевозившая их компания имела откат от авиалинии. Ну что поделать? Приходилось привыкать к капиталистическому ведению хозяйства. Когда же подали самолет, они поняли, почему с них взяли столько денег.
Полетать на антиквариате не каждому в жизни выпадет. Перед ними стояла серебристая «вонючка» с пропеллерами.
— А это что, летает? — недоуменно спросила Вича.
Хорошо еще, что напыщенный капитан воздушного суденышка не знал русского языка, а может и знал, да не подал виду…
Вича едва улавливала шум мотора, который был на удивление слабым по сравнению с оглушительными турбинами большого авиалайнера. Она сидела у окна и заворожено смотрела на отблески ночных габаритных огней в лопастях пропеллера. Она никогда раньше не летала на винтовых самолетах и была немало удивлена, что они еще используются, особенно здесь, в Америке. Плавное покачивание убаюкивало ее, отвлекая от мыслей, не дававших ей покоя с момента приземления в Нью-Йорке. Она попыталась заснуть. В Питере было уже давно за полночь, и организм уже не просил, а просто требовал сна. Она задремала на плече у Дичи, но вернувшаяся внутренняя тревога не пускала ее в царство Морфея.
«Откуда взялась эта легкость, ощущение полной свободы от присутствия черных флюидов? — медленно ворочались ее мысли. — Куда делась та отрицательная энергия, к которой я привыкла на родине?» Не сказать, чтобы черных флюидов совсем не было, Вича, конечно же, их чувствовала, но не в таком объеме. Знакомые, легко управляемые темные потоки были сейчас едва ощутимы и терялись в густых и вязких сгустках энергии, которой она не знала и никак не могла уловить ее природу.
«Возможно, это скопления липкого безотчетного страха, испытываемого теми, кто путешествовал по воздуху», — думала она.
Ее уставший от многочасовых перелетов мозг не спорил и не подсказывал ей, что ни в ленинградском, ни в шенонском аэропорту в Ирландии такого вида энергии не было. Ошибку своего умозаключения она поняла только теперь, на пути в Балтимор. Чем дальше от Нью-Йорка улетал их маленький самолет, тем меньше она ощущала привычную ей энергетику и тем больше довлела над ней пугающая масса неведомых ей флюидов.
