— «Форды» не запретят никогда, — возразил Фанданго, — они очень полезны.
Но голос его звучал неубедительно. Междугородний телефон тоже был очень полезен, и, однако, его не стало. Карлос спросил меня, откуда я родом, а когда я сказал, осведомился, не знаю ли я его кузена Элвуда.
Элвуда Фанданго знали чуть ли не все. Он был главным городским бухгалтером, но под старость пустился в сомнительные дела. При взаимном аудите выяснилось, что он незаконно смешивал краски в надежде получить мощный синий цвет, способствующий эрекции. Это требовало немалого умения и опыта, особенно с учетом того, что Фанданго использовал двадцать два оттенка, стремясь удовлетворить человека с любым цветовосприятием. Несмотря на всю тяжесть преступления, аудитора не удивило, что Элвуд давал напрокат образцы цветов в течение десяти лет и никто на него не донес. Невероятно, но его не отправили на перезагрузку — столько баллов он накопил за годы безупречного поведения.
— Держу пари, ваш главный префект был в ярости, — заметил Фанданго, снижая скорость, чтобы объехать перегородившую дорогу низкую ветвь.
— Прямо-таки пылал от гнева, — подтвердил я, — отчасти потому, что все делалось у него под носом, отчасти потому, что ему не предложили попробовать, но больше всего потому, что Элвуд употребил свои баллы для отмазки, а не на пользу Коллективу. Мог бы поставить скамейку в парке или обновить крышу над оркестровой площадкой.
Фанданго поглядел на меня и поднял брови.
— Значит, всплеском преступности среди пожилых людей мы обязаны Нефриту?
Надо признаться, он был прав. Идея употребить скопленные за всю жизнь баллы на одно чудовищное нарушение гармонии, как и всякая годная уловка, быстро стала популярной в близлежащих городках, затем в регионе и, наконец, во всем Коллективе. В ответ Главная контора придумала жесткую учебную игру, целью которой было напомнить пожилым об их долге.
— Элвуд еще жив? — спросил Фанданго. — Новости доходят в последнее время так медленно.
— Скончался в прошлом году, — сказал я. — Ему было восемьдесят восемь. Проводить его в последний путь в Зеленую комнату явился весь город.
К этому времени мы уже выехали из зеленого туннеля, и вида по сторонам ничто не загораживало, кроме вездесущих рододендронов, которые, по словам Карлоса, следовало сжечь. Справа виднелась река. На другом ее берегу пролегала железная дорога, по которой мы приехали вчера. Слева высился крутой каменистый склон; огибая его, Фанданго нажал на тормоза. Посреди дороги валялось несколько громадных валунов, один размером с сарай. По бокам, впрочем, оставалось достаточно места, чтобы проехать. Так как мы не торопились, то остановились, чтобы хорошенько все рассмотреть. Обвал произошел недавно, но дорожное полотно уже готовилось избавиться от нежданных гостей, слегка вздымаясь, чтобы столкнуть глыбы на обочину. В детстве мы садились на противни посреди дороги, а потом скатывались к краю.
— А вы долго служите здесь смотрителем? — спросил я, наблюдая вместе со всеми, как двигается самый большой валун — легко, словно перышко.
— Тридцать один год, хочешь — верь, хочешь — нет, — ответил Карлос. — Пережил за это время три скачка назад, один хуже другого. Боюсь даже думать, что запретят на этот раз. Ты, наверное, слишком молод, чтобы помнить тракторы?
«Форд» снова зафырчал — дорога начала воспринимать его как бесполезный мусор, и Фанданго стал подавать машину взад-вперед, чтобы обмануть покрытие.
— Ну, не совсем.
Этот скачок случился, когда мне было пять. Теперь на вспашке и посеве работали лошади, а те устройства, которым требовались неподвижные источники энергии — например, молотилки, — работали на электромоторах, разрешенных к применению только в сельском хозяйстве. Они напоминали тот, что я возил в чемодане, только были в сорок раз больше.
— Я больше расстроен тем, что запретили цепную передачу на велосипедах, — признался я, когда дорога скинула на обочину последний камень и мы проследовали мимо него. — Все время крутить педали не очень-то здорово, если честно.
Несколько минут мы ехали в молчании. Я наслаждался видом нетронутой загородной местности. По длинному и прямому, как стрела, участку мы промчались мимо развалин древнего города. После бесчисленных варварских раскопок он напоминал кочковатое поле.
— Здесь стоял Малый Кармин, — объяснил Фанданго и сбавил скорость, чтобы мы могли посмотреть. — Все цветные предметы выбраны отсюда в ноль-ноль четыреста пятьдесят третьем. Большой Кирпичный находится в шести милях к востоку. Он давал нам цветные вещи почти три десятилетия, но сейчас и этот источник иссяк. Сегодня добыча идет на отдельных виллах или хуторах. Это почти искусство — понять, что скрывается под небольшим холмиком земли.
Мы с ним поболтали еще, в основном о трудностях ухода за угольными стержнями в центральном городском фонаре, отнимавшем у Фанданго неимоверное количество времени. Так, разговаривая, мы въехали на пустынную железнодорожную станцию. За рекой простирался Ржавый Холм, нетронутый, не знавший гостей с тех пор, как всех его жителей четыре года назад унесла плесень.
1.1.01.01.001: Каждый должен проявлять максимум внимания, чтобы не ставить под угрозу благополучие других людей.
Мы с отцом вылезли из машины. Фанданго сказал, что будет ждать нас на вершине ближайшего холма — на случай, если автомобиль «будет трудно завести», пожелал нам удачи и попросил помахать рукой, когда мы соберемся обратно: он просигналит дважды в знак того, что заметил это. Затем «форд» удалился с почти неестественной скоростью, окруженный облаком белого дыма.
Отец присел на низенькую стенку и стал смотреть на город в бинокль. Хотя здесь, далеко на западе, это случалось редко, но все же бандиты иногда селились в заброшенных городах. Мы оба не имели ни малейшего желания столкнуться с группой прочно окопавшихся в городе и готовых защищать его дикарей. Ходили жуткие слухи о похищении высокоцветных людей, которым угрожали кастрацией, если с них не получат выкупа. Никто не носил свой значок за границами.
— Папа…
— Да? — Он продолжал разглядывать сквозь бинокль пустующие дома.
— Утром я узнал кое-что любопытное. Люси Охристая пересмотрела линкольна и была не в себе. Она полагает, что ее отца убили.
Я думал, отец тут же сочтет это ерундой, как и я чуть раньше, но он сильно обеспокоился, отложил бинокль и посмотрел на меня.
— А почему она так полагает?
Я пожал плечами.
— Ну, не знаю… Вообще такое могло быть или нет?
