Оператор за кулисами пускает на стоящие в комнате дисплеи какую-то картину Моне, но вместо того чтобы оттенить метафору Кэма, это придаёт ей двусмысленность.
— Вы слишком узколобы! — заканчивает Кэм. — Вы не желаете отойти на расстояние!
— Да ты, парень, похоже, возомнил себя шедевром! — слышится голос.
— Кто это сказал? — Кэм оглядывает помещение. Никто не берёт на себя ответственность. — Я действительно состою из маленьких шедевров — и это великолепно!
К нему приближается Роберта и пытается оттеснить от микрофона, но он отталкивает её.
— Нет! — восклицает он. — Они хотят услышать правду? Я скажу им правду!
И тогда собравшиеся начинают обстрел. Вопросы летят, словно пули:
— Признайтесь — вас специально натаскали сказать всё это?
— Какова истинная причина, почему вас сделали?
— Вы знаете все их имена?
— Вам снятся их сны?
— Вы помните, как их расплетали?
— Если вас сделали из нежеланных детей, с чего вы взяли, что вы лучше их?
Вопросы сыплются градом, и Кэму кажется, будто его голова сейчас распадётся на составные части под их напором. Он не знает, на который отвечать первым — если он вообще в состоянии ответить хоть на какой-нибудь из них.
— Какими законными правами должно, по вашему мнению, обладать сплетённое существо?
— Вы способны к размножению?
— Вопрос в другом: стоит ли ему размножаться?
— А он вообще живой?
Кэм не может справиться со своим бурным дыханием, не может оседлать несущиеся галопом мысли. В глазах туман. Звуки сливаются в бессмысленную какофонию; он не в состоянии охватить общую картину и видит лишь её части. Лица. Микрофон. Роберта обхватывает руками его голову, пытается привести в чувство, заставляет смотреть на неё, но голова Кэма продолжает бесконтрольно трястись.
— Красный свет! Тормоз! Кирпичная стена! Положить карандаши! — Он глубоко, с дрожью, вдыхает. — Останови это! — молит он Роберту. Она должна ему помочь... она же всемогуща...
— Похоже, что когда его сплетали, забыли бантик завязать потуже, — говорит кто-то. Раздаётся взрыв смеха.
Кэм опять хватается за микрофон, прижимается к нему губами и вопит. Раздаётся режущий ухо, искажённый звук.
— Я не просто сумма частей, из которых меня собрали!
— Я больше, чем эти части!
— Я больше...
— Я...
— Я...
И тут один из голосов, перекрывая другие, спрашивает — просто, спокойно:
— А что если никакого «тебя» вообще нет?
— ...
— На сегодня всё, — кричит Роберта галдящей публике. — Спасибо за внимание.
• • •
Он плачет и плачет, не в силах остановить слёзы. Он не знает, где он, куда привела его Роберта. Он нигде. В мире никого больше нет, кроме их двоих.
— Ш-ш-ш, — успокаивает она, нежно укачивая его в своих объятиях. — Всё хорошо. Всё образуется.
Но его невозможно успокоить. Пусть эти страшные, злобные морды уберутся из его сознания! Пусть она вырежет их из него! Заменит эти кошмарные воспоминания случайными мыслями очередного случайного расплёта! Вырежьте!.. Вырежьте! Пожалуйста...
— Это лишь первый залп, — говорит Роберта. — Миру необходимо свыкнуться с мыслью о твоём существовании. Следующая пресс-конференция пройдёт спокойнее.
Следующая? Да следующей ему вообще не пережить!
— Последний вагон! — воет Кэм. — Закрытая книга! Заключительные титры!
— Нет, — возражает Роберта, прижимая его к себе ещё крепче. — Это не конец, это только начало, и тебе, я уверена, по плечу преодолеть все трудности. Просто ты чересчур чувствителен — кожа у тебя слишком тонкая.
— Так пересадите мне потолще!
Она внезапно прыскает, словно услышала шутку, а вслед за ней начинает улыбаться и Кэм, отчего Роберта смеётся ещё пуще; и внезапно, позабыв про слёзы, он тоже заходится в приступе хохота, подспудно сердясь на себя самого за этот смех. Он даже не не понимает, почему ему вдруг стало так весело, но прекратить смеяться не может — так же, как до того не мог прекратить плакать. Наконец, он берёт себя в руки. Он так устал. Ему хочется лишь одного — спать. Долго-долго...
• • • СОЦИАЛЬНАЯ РЕКЛАМА
Вы когда-нибудь задумывались, какую огромную роль играет в нашем обществе расплетение? Оно приносит пользу не только тем, кто нуждается в жизненно важных органах, но и тысячам работников медицины и сопутствующих ей отраслей, а также детям, мужьям и жёнам тех, чьи жизни были спасены при помощи трансплантации. Вспомните о солдатах, тяжело раненных при исполнении своего гражданского долга и исцелившихся благодаря бесценным донорским органам! Подумайте об этом. Каждый из нас знает кого-нибудь, в чьей жизни расплетение сыграло огромную позитивную роль. Но так называемое Движение Против Расплетения угрожает нашему здоровью, безопасности, нашим рабочим местам, нашей экономике. Оно пытается добиться отмены закона, который был выношен в ходе долгой и кровавой войны.
Пишите своему депутату сегодня! Высказывайте своё мнение законодателям в Конгрессе! Требуйте, чтобы они все как один поднялись против ДПР. Поможем нашей нации и всему миру не сойти с верной дороги!
Расплетение. Не только исцеление. Это правильная идея.
Оплачено Обществом Обеспокоенных Налогоплательщиков. • • •
Кэм в полной ментальной и эмоциональной регрессии. Его создатели перебирают все мыслимые и немыслимые гипотезы объясняющие его умственный и душевный упадок. Может быть, сплетённые части — составные его организма — отторгают друг друга? Может быть, его новые нервные связи перегружены конфликтной информацией и не выдержали напряжения? Как бы там ни было, факт остаётся фактом: Кэм перестал разговаривать, перестал выполнять их задания, да что там — он даже есть перестал, и они были вынуждены подключить его к аппарату жизнеобеспечения.
У него взяли все возможные анализы, но Кэм знает: они не покажут ничего, потому что никаким измерительным прибором нельзя влезть в его сознание. Они не в состоянии количественно оценить его волю к жизни. Или отсутствие таковой.
Роберта здесь, в его спальне, ходит из угла в угол. В первое время она выказывала тревогу и озабоченность, но по прошествии нескольких недель её беспокойство уступило место досаде и злости.
— Думаешь, я не знаю, что ты затеял?
Он отвечает тем, что дёргает рукой с канюлей.
Роберта подскакивает к нему и вставляет выпавшую иглу на место.
— Ты ведёшь себя как капризный, упрямый ребёнок!
— Сократ, — отзывается Кэм. — Цикута! До дна.
