Утром, когда открыли дверь, хижина все еще находилась в тени, а небо разливалось золотым и розовым светом среди горных вершин.
Они согрелись горячим чаем и походили вокруг хижины, чтобы размяться. Все, кроме Бена, — он затерялся где-то в мечтах, о чем — никто не знал. Вещи оставили в хижине и пошли рядком по узкой тропинке, с одной стороны которой высился черный утес, а с другой падал черный каменный обрыв, идущий до скалистой долины далеко внизу. В небе над ними парил кондор, благодаря которому было заметно, насколько они продвинулись по опасной тропе. Через пару часов Альфредо сказал:
— Здесь. Я помню это место. — Он резко свернул направо через щель в скале, пришлось ползти, карабкаться, держась за крохотные выступы и бугорки, и вот они попали на просторную пустую площадку, а перед ними оказалась высокая каменная стена. Было около десяти утра. Солнце находилось по другую сторону каменного препятствия, через которое они перебрались, а над ними — яркое залитое солнцем небо. Альфредо ходил туда-сюда у основания каменной стены, подходил ближе… отодвигался подальше… снова подходил, качая головой… шагал в одну сторону, в другую, повторяя:
— Нет, не здесь, а там, — отходил, возвращался, а потом вдруг слабый луч света пробился через пик, сразу же стал сильнее, и упал на край стены.
И сразу же из черной блестящей глубины камня показалась фигура, а там, глубоко в этом блеске, скрывались еще фигуры — нужен был свет, чтобы они показались. Луч света превратился в поток, и перед ними предстала картинная галерея: народ Бена. Он сделал шаг вперед, еще один, встал перед камнем, все остальные остались позади, позволяя ему все осознать. Прямой солнечный свет уже полностью осветил каменную стену, испещренную рисунками — их было не меньше сорока, некоторые нарисованные люди походили на Бена, только одеты иначе. Что это за полосы коры? Кожа? Шкуры? Это была настоящая одежда, из мягкой ткани, спадающей складками, люди были подпоясаны и носили на плечах металлические пряжки. Одежда была раскрашена — не просто серая и коричневая, а красноватая, синяя, зеленая. Волосы спадали до плеч, сейчас у Бена они короче, и у них были огромные грудные клетки. Бородатые, но не все, нет, безбородые, должно быть, женщины; ростом пониже, более хрупкого сложения, хотя прочно стоят на ногах. Оружия у них не было, хотя некоторые держали в руках нечто похожее на музыкальные инструменты. Бен пристально смотрел. Никто из остальных не знал, о чем он думает, но их сердца учащенно бились, словно не только от высоты, но и от страха за чувства Бена. Он подошел, погладил силуэт женщины — казалось, она ему улыбается. Потом наклонился и уткнулся в нее носом, потерся бородой, издавая короткие приветственные крики.
Тишина была ужасной, просто ужасной. Дыхание, резкое и тяжелое, подчеркивало ее.
Бен все еще стоял спиной к остальным. И гладил себе подобную, а она улыбалась ему в ответ из глубины черного камня. Солнечный свет начал угасать, ускользать поверх камней, и фигуры исчезали одна за другой. Вскоре осталось лишь несколько рисунков с краю, а Бен стоял, трогал и гладил женщину. Потом солнце ушло и оттуда, и раздался вой Бена — он бросился на стену и скрючился возле нее.
Солнце покинуло их. Рисунки исчезли. Если приглядеться, за сгорбившейся фигурой Бена можно было заметить слабые очертания того, что так недавно казалось живым и ярким. Легко понять, как люди проходили мимо этой стены, ничего не замечая — ничего, если им не повезет попасть сюда в тот миг, когда солнце светит под нужным углом.
Бен выпрямился, но не повернулся: он не спешил смотреть им в лицо. Эти трое, которые называли себя друзьями, так страшно его предали — должно быть, так он чувствует; и они боялись того, что могут увидеть. Но он не поворачивался, он словно прилип к этой скале, опустив на нее кулак. Наконец Бен с усилием развернулся: стало ясно, как это для него тяжело. Он казался меньше, чем был, несчастное животное. Он не обвинял их взглядом, он вообще на них не смотрел.
Тереза отважилась подойти к Бену и обнять его, но он этого не почувствовал, даже не заметил, что она подошла. Спотыкаясь, прошел рядом с ней всю долгую дорогу до хижины. На тропинке, рядом с которой начинался обрыв, Бен на мгновение остановился, посмотрел вниз, но Тереза дотронулась до него, и он двинулся дальше. В хижине они положили в огонь побольше топлива, заварили чай и предложили Бену. Он никого не замечал. Потом — это произошло так внезапно, что они сперва даже шелохнуться не могли, — он выбежал и вприпрыжку помчался назад по тропинке, по которой они только что пришли. Тишина. Потом Тереза все поняла и хотела броситься за ним, но Альфредо обнял ее и сказал:
— Тереза, оставь его.
Раздался крик, звук падающих камней, и все стихло.
Они медленно поднялись, медленно пошли за ним. Добрались до места, где у тропы начинался обрыв. Бен лежал там, внизу, словно куча цветной одежды. Его желтые волосы походили на пучок горной травы.
Все трое стояли на краю, глядя вниз и держась друг за друга вытянутыми руками, чтобы сохранять равновесие. С голубого края, спереди, оттуда, где тропинка сворачивала, подул ветер, достаточно сильный, чтобы заставить их вернуться на дорожку, которая была лишь выступом над пропастью, и они встали спинами к скале. Теперь Бена не было видно — только другой конец долины, поднимающейся ввысь утесами и скалами.
Альфредо сказал:
— Когда доберемся до телефона в отеле, можно позвонить профессору Гомлаху и рассказать ему, что случилось.
— Я позвоню, — откликнулся Хосе. — Он меня не узнает. Я не буду упоминать тебя или Терезу.
— Он разозлится на тебя, — ответил Альфредо — Можешь сказать ему, что даже у животного есть право на самоубийство.
— До лощины они доберутся через день-другой — и им понадобятся мулы, — сказал Хосе.
Альфредо добавил:
— Кондоры от него немного оставят.
И как раз появился кондор. Он прилетел из-за горы, которая находилась сзади, пролетел мимо, кружа над лощиной. Было видно, как его спина блестит на солнце.
— Не важно, — ответил Хосе, — чтобы понять о человеке все, им достаточно небольшой части от фаланги его пальца.
— Они захотят узнать, что он делал здесь, наверху, — сказал Альфредо.
Еще один кондор сорвался с горной вершины на другой стороне лощины. Тереза не участвовала в обсуждении. Хосе сказал:
— Тереза, плакать глупо. Бен сделал правильно.
Альфредо заметил:
— Тереза это знает.
— Да — ответила Тереза. И добавила: — И я знаю, что все мы рады тому, что он умер, и нам не придется больше о нем думать.
