— Надо же! — воскликнул он. — Кто это тут обосновался?
— Понятия не имею, — ответил я. — Мне нужно дальше. К пещерам. Знаете, где это?
Тогда водитель принял меня за альпиниста и с готовностью поведал о том, что пятью километрами дальше на вершине горы действительно есть несколько разломов. Он знал об этом, потому что туда прежде часто попадали домашние животные — козы, коровы, и ломали себе ноги. Я как будто услышал треск сломанной лодыжки и прикрыл глаза. Через десять минут попросил остановиться и указать направление. Когда машина скрылась, я двинулся вверх по склону.
Эта поздняя нищая уральская весна не трогала моего сердца. Рыжая трава, растрепанный кустарник, взлетающие из-под самых ног птицы, запах сосновой смолы, разогретой полуденным солнцем, — все это проплывало мимо, вне меня, вне моей цели. Я поднимал глаза и видел на вершине горы черные трещины. Довольно большие, если принять во внимание их удаленность. Я не знал, где именно располагается пещера, как она выглядит. А спросить было некого, разве что Петра. Но он не должен знать, что я приехал. Не в этот раз.
Через час я был на месте. Водитель не обманул, здесь оказалось несколько пещер, причудливо прошивших вершину горы, будто следы от чьих-то гигантских, яростных когтей. Которая из них та, я определил легко. В первых двух, самых больших, мне сразу отозвалось эхо, тут же спрятавшись где-то в глубине земли. Я кричал снова и снова, но не слышал ничего, кроме собственного голоса.
Третья пещера заросла у входа кустарником, диким мхом и лишайниками. Она была похожа на разинутый старушечий рот, беззубый и кривой. Я продрался сквозь колючки и, войдя под низкие своды, сразу почуял неладное. Как будто в уши положили ватные тампоны — такая здесь была тишина. Я открыл сумку и не услышал звука раздвигаемой «молнии». Включил фонарик, направил его на своды, на стены, обозревая обветренный сизый камень. Наконец, решился крикнуть… И не услышал себя. Я попал, куда хотел. Теперь оставалось только молчать и ждать.
Я осторожно положил сумку на пол и сел на нее. Не хотелось застудить почки, проведя несколько часов на голом камне. Я полагал, что ждать придется достаточно долго. Пот медленно застывал на моем лице, хотелось курить, но я не доставал сигарет. Эту тишину нельзя было нарушать, засорять посторонними звуками. Чирканьем зажигалки, шагами, даже учащенным дыханием.
И когда я уже хотел посмотреть на часы, вдруг кое-что услышал.
Как будто рядом, в двух шагах от меня, появился человек и торопливо заговорил. Звук был таким ясным и чистым, что я даже подпрыгнул и включил фонарик. Но никого рядом не было. Только голос.
— Иди сюда, — сказал мужчина. Не Петр. Голос был совсем молодой. Он слегка охрип, от сырости или от волнения. — Дай фонарь, я хочу рассмотреть…
И звук шагов, как шлепанье капель пещерной воды о камень. Тот, кто говорил, наверняка постепенно уходил в глубь пещеры, но я-то слышал шаги все яснее, будто он приближался ко мне… Наступил на меня… Вошел в меня, совпал со мной, медленно продолжал шагать в моем теле…
И вдруг исчез. Растворился в тишине.
Я вытер лоб и все-таки достал сигарету. Петр не солгал. Но даже если через много лет кто-то услышит чирканье моей зажигалки, он все равно не узнает, кто именно здесь побывал. Кто сидел тут и ждал. Главное — не произносить ни слова, задержать дыхание.
Неожиданно в глубине пещеры раздалось пение. Пели женщины и мужчины, нестройным, заунывным хором. Я прислушался, уже без того первобытного ужаса, который испытал вначале. На этот раз звук не удалялся и не приближался, он застрял где-то вдали. Пели, казалось, по-русски, но я почти не мог уловить смысла, хотя слышал все достаточно ясно. Насколько я мог понять, речь шла о некоем белом голубе. Сколько я ни слушал поющих, больше не разобрал ничего. Но сами эти голоса… Я понял, что имел в виду Петр, когда говорил о голосах давно умерших людей. Разница между ними и современными звуками была разительная.
Голоса исчезли, и больше часа не происходило ровным счетом ничего. Меня начинало угнетать ощущение ватных тампонов в ушах. Впервые в жизни я не слышал собственного дыхания, и минутами у меня возникало ужасное подозрение, дышу ли я вообще? Жив ли еще? Что делаю здесь и сколько понадобится так просидеть, чтобы узнать то, зачем я приехал? Сутки? Неделю? Год? Сколько веков назад пел этот хор, поклонявшийся белому голубю? Кто в последний раз его слышал? Может быть, я первый? Но разве этого послания я жду?
Близился вечер. Оглядываясь на вход в пещеру, я видел, как извилистая щель понемногу начинает бледнеть. Потом она подернулась розовым туманом, каким заливались бледные щеки Елены, когда она размыкала влажные веки, лежа навзничь в постели и благодарно глядя на меня. Полгода назад — вечность назад.
— Ответь, — прошептал я в надежде, что этот тихий звук пещера у меня не украдет. — Скажи мне правду. Я здесь.
Что произошло, я до сих пор не знаю. Может ли звук быть разумен? Может ли голос умершего человека, давно и насильно оторванный от тела, вдруг ответить на зов?
— Вот ведь странное место, — сказала вдруг Елена. Я тут же закрыл глаза, сердце почти остановилось. Она стояла рядом. Я слышал ее дыхание возле моего уха, не слыша своего. Она запыхалась после долгого подъема в гору. — И как темно!
— Я зажгу фонарь, — ответил Петр. — Теперь смотри. Слушай.
Сорвалось несколько капель, или это моя жена сделала несколько шагов? Ее голос звучал почти у меня в мозгу. Она пробормотала:
— И забавно тут, и немножко страшно. Жаль, что он с нами не пошел.
— Хотел бы я знать… — неожиданно громко и резко заговорил Петр.
У меня было ощущение, что он подошел ко мне вплотную. Только ко мне или к ней?
А потом… Пауза — леденящая, ватная, мертвая. Голоса исчезли, сбежали от меня в глубь камня. Я вскочил, протянул руки, будто мог их поймать, и вдруг отшатнулся, едва не упал, ударенный пронзительным криком жены:
— Нет, нет, не надо! Не надо, не трогай меня, не…
— Рлайх! Ктулху! — утробно завыл в отдалении дикий хор, отнюдь не похожий на тот, что пел о белом голубе. По сей день не знаю, были то человеческие или звериные голоса. Или это могильный ветер выл в подземных трещинах, древних, как первые дни человечества, а то и еще древнее?
— Рлайх! — с мерзким торжеством прокатилось прямо надо мной. Казалось, рушится свод, осыпаются камни, время пущено вспять…
Я сам кричал, жалко и хрипло кричал, когда вылетел на склон горы. И мой голос показался мне единственным человеческим голосом на свете, где отныне жили только жестокие, уродливые твари, воющие хором в недрах земли. Только через полчаса я решился вернуться в пещеру и забрать брошенную сумку. Теперь я знал, куда мне идти и что делать.
