«Подождем до полнолуния», — расстроилась она, и побрела нетвердой походкой в их махонькую спальню.
Когда на родне была полночь Вича вышла во двор. У них только начинало вечереть и солнце еще не спряталось за высокие лиственницы лесопарка. Туда-то и направилась наша воительница. Незнакомые люди улыбались и здоровались с ней.
«Совсем, как в деревне», — улыбалась им в ответ Вича.
Пока она добиралась до лесопарка, лицо ее от непривычки успело устать. Углубившись в парк, Вича наконец-то расслабила лицевые мышцы. Выбрав полянку поукромней, он подняла к небу глаза. Перед ее взором предстало два светила.
Солнце уже клонилось к горизонту, высвечивая бледный лик луны. Вича протянула к ней руки и попыталась собрать плавающие в вышине флюиды. Ее руки уже затекли и больные легкие едва справлялись с физической нагрузкой, но ни одна капелька чужеродной энергии так и не проникла в ее тело.
Безграничное уныние и горечь поражения обуяли ее.
Испытанное когда-то давно чувство безнадеги поднялось из глубин души. При полном безветрии кроны лиственниц вдруг громко зашумели. Метелочки зеленых иголок на глазах, и соединившись в пары, разбегались по смолистым веткам. Не прошло и минуты, как Вичу окружали стройные сосны. На поляне откуда-то появились дети. Пятеро мальчишек, мал мала меньше, резвились вокруг, не давая ступить и шагу. Она посмотрела себе под ноги и ничего не увидела, кроме собственного огромного живота.
Остановившись, она с любовь погладила шевельнувшегося в утробе младенца.
Возвращавшаяся с охоты волчица, замерла у края опушки и сквозь кусты наблюдала за шумными двуногими. Дети бегали по поляне, не замечая опасности. Вдруг двуногая самка замерла и уставилась на кусты, где пряталась волчица. Женщина пожирала глазами хищницу, однако взгляд Сидонии не имел былой силы. Беспредельная тоска и отчаяние от собственного бессилия охватило ее. Она опять видела себя пленницей в охотничьем домике, где ее лишили колдовской силы. Крик напуганных сыновей не дал ей погрузиться в горькие воспоминания. В панике она начала хватать детей и подсаживать их на молодую сосну. Почуяв запах страха, волчица открыто вышла на поляну. Женщина встала перед хищницей на карачки, и прикрывая живот одной рукой, дико оскалилась. Пробившееся сквозь деревья солнце с любопытством наблюдало за противостоянием двух матерей.
Колючий взгляд волчицы неожиданно потеплел. Она медленно развернулась и пошла в лес, покачивая набухшими от молока сосками. Пронизывающий холод в ладонях заставил Вичу вздрогнуть. Она стояла на карачках на промерзлой земле, и ее лицо снова болело от напряжения…
На обратном пути ей опять приходилось раздавать улыбки направо и налево. Когда Вича видела хмурый взгляд, то и к гадалке не надо было ходить — навстречу шел представитель советского строя. Русскоязычных, как их здесь называли, в жилом комплексе было немало, включая и Вичиных родственников. Выбор места был не случаен — их всемогущий спонсор жил поблизости. Три километра по американским меркам, где расстояния измеряются временем езды на машине, считалось совсем рядом. Таким образом, спонсору было очень быстро и удобно навещать новоиспеченных американцев, находившихся под его опекой. Но как говорится, когда выигрываешь в одном, то обязательно теряешь в другом.
Поскольку машины у Вичи с Дичей в скором времени не предвиделось, они оказались в своего рода изоляции от благ цивилизации. А самое главное, их поселили далеко от русскоговорящего района Балтимора. Именно поэтому богатый опыт выживания в новых условиях, накопленный предыдущими иммигрантами, был недоступен. Многие проблемы, с которыми они столкнулись, имели уже проверенные, более легкие и быстрые пути решения. Но без направляющей роли русскоязычной общины им приходилось набивать собственные шишки. Много позже они узнали, что не последнюю роль в этом сыграла философия спонсора.
— Вы должны были пройти через те же трудности ассимиляции в новой стране, что и мы, — высказался он как-то на одном из семейных торжеств. — Трудности только закаляют характер.
Услышав это, Вича уже было открыла рот, но поймав взгляд мужа, промолчала.
«Я не против закалить свой характер, — молча соглашался Дича, — но зачем нужно было подвергать лишнему стрессу больную племянницу?» Дича вспоминал, сколько времени общения с женой он потерял, подрабатывая массажистом в местном фитнес-клубе для богатеев. Он как сейчас помнил тот разговор с дядюшкойспонсором.
— Вика пыталась работать уборщицей в Макдональде, но она очень быстро устает и не в силах выдержать целую смену, — надеялся на сочувствие Дича. — Может, ей стоит подать на инвалидность, как в России? — Даже и не думай! Государство вас только что приняло и благоустроило, а ты хочешь сразу же повесить на него такую обузу? Вас тотчас же выдворят из страны, лишь только узнают, что вы скрыли заболевание Вики во время получения вида на жительство.
Конечно, они скрыли. Американцы страсть как боялись ввозного туберкулеза, а на рентгене легкие Вичи очень походили на туберкулезные. Не зря же все детство ее именно от него и лечили, пока Ванда не вычитала в переводной литературе о настоящем заболевании дочери. Да, Дича сам научил жену во время флюорографии вместо глубокого вдоха, наоборот, выдохнуть как можно больше воздуха, чтобы эмфизема не так бросалась с глаза. То ли врачи-контрактники оказались двоечниками, то ли им было указание свыше подпустить америкашкам туберкулеза, но Вича медкомиссию прошла. И теперь выходило, что лучше сидеть и не высовываться.
Много позже Дича узнал, что все это было не совсем так, а, скорее, совсем не так. Вича на законных основаниях могла беспрепятственно получать пособие по болезни. И пособие это было бы втрое больше его приработков массажистом. Знать бы это тогда! У них было бы больше времени на совместное изучение английского языка. А мысли о тех вечерах и выходных, которые Вича вынуждена была проводить в одиночестве, навсегда оставили горький осадок в душе Дичи.
Вот и сейчас он сидел и думал о том, что изменить уже ничего не в силах. Со злой усмешкой он вспомнил чью-то фразу, заученную со школьной скамьи: «Если бы у меня была другая жизнь, я бы ее прожил так же».
— Надо быть полным дебилом, чтобы делать такие заявления, — ожесточился он. — Зачем повторять те же самые ошибки!? Я бы многое изменил в нашей с Вичей жизни. Да только кто же нам даст?..
Четвертый час
Реанимобиль въехал во двор больницы имени Хопкинса и начал сдавать задом к дверям приемного покоя. Изменение в направлении движения машины вывело Дичу из невеселого философствования. Больница встретила своих частых посетителей знакомым запахом, который можно было узнать из тысячи. Из тех пятнадцати лет, что они прожили в этой стране, бедная Викуля в общей сложности провела в этой клинике без малого полгода. Когда Вича попала сюда, в первый раз она даже не подозревала, что находится в лучшей больнице Америки. Хопкинские врачи не сдали своих позиций и на этот раз. Приемный покой встречал гордым плакатом: «Восемнадцатый год подряд наша больница признана лучшей в стране!»
