— Если все удастся спихнуть, — Иван похлопал по ней рукой, — считайте, год проживете без забот о хлебе насущном.
— Ох, хоть бы!.. — Наташа подняла глаза к потолку, молитвенно сложив руки, а Ваня подошел к Юле.
— Ты — молодец, хорошую работу выбрала.
Юля не стала объяснять, что это не она выбрала «работу», а «работа» выбрала ее — просто им не довелось встретиться раньше; а, вообще, она ждала лишь одного — когда наступит девять часов.
Дружно переместившись на кухню, все уселись за стол; выпили за дорогу, за таланты, которыми кишит русская земля и которых не хватает на западе, за успешную торговлю…
— Юль, — Володя улыбнулся, — тебе с нами скучно?
— Ты что?.. — Юля неуверенно улыбнулась в ответ; обвела взглядом кухню, но часов не увидела, а демонстративно доставать телефон, постеснялась.
— Кстати, — отодвинув тарелку, Саша закурил, — что ты начала рассказывать про Германию?
Без самой картины повествование выглядело б, как глупая фантазия или, возможно, лесть в адрес автора, поэтому Юля лишь махнула рукой, но Саша не успокоился.
— Как я понял, ты смогла представить себя в городе, который нарисовал Вовка, да? — он устроился поудобнее.
— Типа того, — ответила Юля осторожно, ведь представлять можно все, что угодно.
— Бывает, — Саша кивнул, — понимаешь, краски очень восприимчивы к энергетике, как автора, так и натуры. Правда, с пейзажами это менее заметно, потому что в природе энергия рассредоточена, а в портретах, так сплошь и рядом. Меня, вообще, умиляют заявления, типа: — Я повесил у себя портрет неизвестного, работы неизвестного художника непонятного века. Блин, это ж можно на всю жизнь такую головную боль получить! Но у Вовки рука легкая…
— Сань, не забивай человеку голову, — Иван повернулся к Юле, — не обращай внимания. Это мода сейчас пошла такая — кругом одни маги, колдуны, да ясновидящие. Спрашивается, а где ж они прятались, когда страна социализм строила? Так я скажу — не модно было, и пахали они, как миленькие, на ударных стройках, пели хором комсомольские песни… короче, бред все это и шарлатанство!
— Просто тогда и посадить могли, — возразил Саша, но дискуссию пришлось прервать, потому что в дверь позвонили.
Все, кроме Юли, кинулись в коридор (по разговорам она поняла, что это водитель, и не стала выходить). Пока художники сносили вниз картины, она думала, что среди «обладателей тайных знаний» действительно полно шарлатанов, но ведь не все! …Даже наука на многое изменила взгляды, а это уже не мода — ученые не станут без крайней нужды менять свои взгляды; им нужны факты, чтоб отказаться от теории эволюции и признать, например, наличие души… к тому же какое мне до них дело? Как говорил Борис — надо доверять собственному восприятию; а оно у меня есть!..
— Юль, мы погнали, — в кухню просунулась Сашина голова.
— Удачи, ребята.
Через минуту хлопнула входная дверь и в квартире стало тихо. …Они чего, все ушли?.. — Юля выглянула в коридор, но хозяева стояли обнявшись, словно скульптура, олицетворяющая счастье и покой.
— Вот и все, — наконец произнесла Наташа, — начинается новый этап в твоем творчестве.
— Сплюнь три раза, — Володя прижал жену к себе.
— …Мам, а есть я когда буду? — раздался из комнаты серьезный детский голос.
Этот ребенок совершенно не соответствовал Юлиному представлению о детях, вечно капризных и надоедливых; она вообще забыла о его существовании так же, как о не попадавшемся на глаза Хуке. Казалось, все в этом доме создано исключительно для того, чтоб не мешать Володе творить.
— Он что, так и сидит там целый день? — удивилась Юля.
— Он хочет быть художником, как папа, — пояснил Володя с гордостью, — я ему даю задание и пока не закончит, даже мультики не включает.
— Пошли, Славик, — Наташа вздохнула. Видимо, несмотря на поддержку творческих порывов мужа, перспектива, что сын пойдет по его стопам, не слишком ее вдохновляла. Она направилась в кухню, по дороге обняв за плечи появившегося из комнаты щуплого мальчугана.
— А мы немного приберем в мастерской, да? — Володя повернулся к Юле.
Среди рваных листов бумаги, разобранных рам и упавших полотен, Юлина картина продолжала стоять на самом видном месте, невольно притягивая взгляд. Серая мокрая улочка рождала ощущение холода и неуюта, а безлюдье, вкупе с мрачными стенами и закрытыми ставнями, делала и вовсе мертвой.
— Жуть, — автор сам передернул плечами, — но я не хотел; да и открытка была, вроде, ничего, а получилось…
— Классно получилось.
— А хочешь, покажу тебе еще кое-что? — не дожидаясь согласия, художник вытащил несколько подрамников, — смотри.
Юля увидела подобие старинной карты с з а мком, обнесенным семью стенами, раскрашенных в семь цветов радуги; каждая башенка, каждая створка ворот, даже каждый кирпичик были тщательно прописаны, а за последней стеной, среди изумрудных лесов, вилась удивительно голубая река. Юле это напомнило ковер Василисы — Прекрасной из старого мультика.
Володя поставил рядом вторую картину, вводившую зрителя внутрь замка. Клоуны и акробаты, отправленные в Германию, казались примитивной мазней, в сравнении с карнавалом, весело входившим в ворота. Возглавлял шествие человек в блестящей маске и ярком плаще; именно от его присутствия все вокруг искрилось и сверкало.
На следующей работе пестрая «свита» исчезла, оставив лучезарного предводителя в одиночестве. Он сидел на берегу, глядя на свое отражение в озере (сняв маску, он почему-то оказался седым стариком), а над ним, среди чуть заметных облачков, проступало лицо девушки в тонкой золотой диадеме и с таким же тонким нимбом над головой.
— Прям, икона, — сказала Юля восторженно.
— …С просьбой пришел я меня отпустить.
Вот и порвется последняя нить…
— Что? — Юля повернула голову.
— Это из поэзии трубадуров. Тринадцатый век. Как-то мне попалась книжка; автора не помню — в общем, старинный французский роман. Я решил, типа, сделать иллюстрации. У нас ведь средневековье ассоциируется, в основном, с крестовыми походами, морем крови, нищетой, эпидемиями, публичными казнями, а, оказывается, времена-то были веселые — времена трубадуров, вагантов и этих… миннезингеров. Блин, чуть не сказал, мерчиндайзеров…
— Погоди, а инквизиция? — Юлино представление о средних веках ограничивалось голливудскими фильмами и недочитанным «Молотом ведьм», — типа, ведьм жгли по всей Европе…
— У меня возник тот же вопрос, — перебил Володя, — но, оказывается, это началось позже с того, что трубадуры и еже с ними, больше поклонялись Любви и Прекрасным Дамам, чем богу — не нужен он был им со своей Голгофой и адскими муками. Поэтому их и стали жечь на кострах, а после добрались и до самих «прекрасных дам».
