Как только они вошли, я сказал: — Послушайте-ка, вот это место, — и прочитал им абзац, который должен был стать ключевым. — Ну как?
— Это просто-таки пришпилит его задом к двери, — согласился Родж. — Мы тут принесли список для «безопасных» участков. Не хотите ли взглянуть? У нас в распоряжении еще около двадцати минут.
— Ах да, ведь еще это чертово собрание. А зачем мне, собственно говоря, просматривать этот список? Или вы хотите что-то уточнить? — Тем не менее, я взял список и просмотрел его. Большинство кандидатов я знал — кого по ферли-досье, кого по личным встречам; знал и причины по которым каждый из них попал в этот список.
И тут в глаза мне бросилось одно имя: «Корпсмен Уильям Д ж.».
Я поборол в себе прилив благородного негодования и спокойно сказал: — Вижу, и Билл попал сюда, Родж.
— Да. Я как раз хотел сообщить вам об этом. Видите ли, шеф, мы все прекрасно знаем о том, что между вами пробежала кошка. И я не виню вас, нет: виноват сам Билл. Но есть здесь и другая сторона дела. Может быть, вы еще не поняли, у Билла сильнейший комплекс неполноценности: он чувствует себя ниже всех нас из-за того, что не занимает никакого официального положения. Это постоянно угнетает его. Так что мы намерены излечить его, сделав парламентарием.
— Вот как?
— Да. Именно этого он всегда добивался. Понимаете, все мы являемся членами Великой Ассамблеи, я имею в виду тех, кто работает плечом к плечу с... э-э-э... вами. И Билл это понимает. Я сам слышал, как однажды после третьего стакана он признался, что чувствует себя просто наемным рабочим. Это страшно подавляет его. Но ведь вы не против, правда? Партия считает, что это сравнительно небольшая цена за прекращение всяких трений в ее штаб-квартире.
Теперь я окончательно взял себя в руки. — Это не мое дело. Да и с чего бы мне возражать, если того же xoчет мистер Бонфорт?
Я заметил, что Родж и Дэк переглянулись. Тогда я добавил: — Ведь он хочет этого, не так ли, Родж?
Дэк грубо произнес: — Скажите ему, Родж.
Родж медленно произнес: — Мы с Дэком сами так решили. Мы считаем, что так будет лучше.
— Следовательно, мистер Бонфорт не давал «добро» на это? Вы, конечно, спрашивали его?
— Нет, не спрашивали.
— Почему же?
— Шеф, его нельзя беспокоить такими проблемами. Ведь он измученный, старый, больной человек. Я вообще старался не приставать к нему ни с чем, кроме вопросов большой политики, а этот вопрос никак к таким не отнесешь. Это уже чисто наша сфера деятельности.
— Тогда зачем вообще спрашивать мое мнение?
— Ну... нам показалось, что вы должны знать об этом и знать причины, по которым мы пошли на это. Нам казалось, что вы одобрите.
— Я? Но вы просите меня принять решение, как будто я сам мистер Бонфорт А я им не являюсь. — Я побарабанил по столу пальцами — ну совсем как Бонфорт. — Либо это решение входит в сферу его компетенции, и тогда вы должны были спросить согласия у него, либо решать сами, но совершенно незачем спрашивать меня.
Родж пожевал свою сигару, затем произнес. — Хорошо. Я спрашиваю вас.
— Нет!
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать «Нет!». Вы хотели узнать мое мнение, следовательно, вы в чем-то сомневаетесь. Поэтому, если вы хотите, чтобы я представил это имя комитету, как будто я сам Бонфорт, пойдите и спросите его.
Они оба сели и некоторое время молчали. Наконец Дэк вздохнул и сказал: — Расскажите ему все до конца. Или хочешь, я сам расскажу.
Я ждал.
— Шеф, у мистера Бонфорта четыре дня тому назад был удар. Его ни в коем случае нельзя беспокоить.
Я оцепенел и стал про себя напевать старую песенку «о башнях с вершинами, подпирающими облака, о роскошных дворцах» и так далее. Придя в себя, я спросил: — А что с его разумом?
— Кажется, он находится в полном сознании, но совершенно измучен. Видимо, это последняя неделя окончательно выбила его из седла. Удар загнал его в коматозное состояние на двадцать четыре часа. Сейчас он уже вышел из комы, но у него парализована вся левая половина лица и частично левая сторона тела.
— А что говорит доктор Кэпек?
— Он надеется, что как только кровоизлияние в мозг прекратится, все болезненные явления исчезнут. Но ему все же придется напрягаться меньше, чем раньше. Понимаете, шеф, в настоящее время он действительно болен. Так что остаток кампании нам придется провести, рассчитывая только на собственные силы.
Я испытывал такое же чувство утраты, как и тогда, когда умер отец. Я никогда не видел Бонфорта и никогда не получал от него ничего, кроме нескольких исправлений в тексте речей. Но все это время я учился у него. Ведь именно то, что он находился в двух шагах за запертой дверью, и позволяло мне успешно работать.
Я сделал глубокий вдох, выдохнул и сказал:
— О кэй, Родж. Постараемся.
Да, шеф. — Он встал. — Что ж, нам пора на собрание.
А как насчет этого? — он указал на список.
— О! — Я постарался раскинуть мозгами. А может быть, Бонфорт и не был бы против того, чтобы Биллу предоставить право называться «Достопочтенным» — просто, чтобы он был счастлив. Бонфорт никогда не был мелочен по части таких вещей. В одном из своих трудов по политике он писал: «Я не могу назвать себя высокоинтеллектуальным человеком. Если я и обладаю каким-либо талантом, то это талант находить способных и давать им возможность проявить себя».
— Сколько лет Билл состоял при нем? - внезапно спросил я.
___Что? Около четырех лет. Может быть, чуть больше.
Значит, Бонфорт был доволен его работой. — Но ведь за это время уже прошли одни всеобщие выборы, не так ли? Почему же еще тогда его не сделали членом парламента?
— Не знаю. Просто этот вопрос как-то никогда не поднимался.
— А когда Пенни стала членом парламента?
— Три года назад. На дополнительных выборах.
— Вот вам и ответ, Родж.
— Не понимаю?
— Бонфорт мог бы сделать Билла членом Великой Ассамблеи в любое время. Но предпочел этого не делать. Так что внесите вместо него «подмену». А в дальнейшем, если мистер Бонфорт пожелает, он может устроить специально для Билла еще одни выборы — конечно, после выздоровления.
Выражение лица Клифтона осталось прежним. Он просто взял список и сказал: — Хорошо, шеф.
* * *
Вечером того же дня Билл ушел от нас. Скорее всего, Родж сообщил ему, что номер не прошел. Когда Родж сообщил мне об уходе Билла, мне чуть не стало худо. Я осознал, что своим упрямством, возможно, поставил нас всех под удар. Так я ему и сказал. Он покачал головой, не соглашаясь со мной.
— Но ведь ему все известно! Ведь с самого начала это был его план. Сами подумайте, какой воз всякой грязи он может притащить с собой в лагерь Человечества.
