Катастрофа. Бежать, скрыться с ее глаз! Он устремился было к выходу, но не решился идти мимо двери, из которой она могла его увидеть. Вернулся в салон, нервно огляделся и в конце концов спрыгнул с широкого заднего балкона на лужайку, что покато спускалась к реке. Пот лил со лба, хотелось выть от гневного отчаяния. Так глупо споткнуться! «Женщина-бирманка!» – сейчас ведь уже и вранье! Но не отвертишься! Ну что за невезение, что за чертов случай открыл ей это?
Случай, однако, был ни при чем. Имелась вполне логичная причина, и, кстати, та же самая, что пробудила в Лакерстинах невиданный аристократизм. Накануне вечером, изучая «Штатный реестр служащих Бирмы» (с поименным указанием сословного происхождения, положения, дохода и т. п.), миссис Лакерстин сосредоточенно вычисляла сумму оклада и премий однажды представленного ей в Мандалае чиновника Департамента лесов, после чего леди пришло в голову отыскать имя прибывавшего, по последним сведениям, завтра во главе отряда военной полиции лейтенанта Веррэлла. И рядом с этим именем она прочла два ослепивших, на миг лишивших дыхания слова – «знатн. пр.».
Знатного происхождения! Подобные бриллианты в британской армии, как почти вымершие в лесах Бирмы птицы дронты. И если вы являетесь тетей единственной в округе миленькой барышни на выданье – о-о! Охваченная тревогой относительно этого Флори, с окладом едва семьсот рупий в месяц, этого пьяницы, который сейчас, может, уже делает предложение, миссис Лакерстин спешно принялась выкликать Элизабет, но тут и грянуло землетрясение. Впрочем, на пути домой удалось выправить ситуацию. Доверительно коснувшись руки племянницы, тетушка прожурчала нежнейшим голоском:
– Тебе ведь, конечно, известно, дорогая, что Флори держит при себе какую-то бирманку?
Замечание не сразу попало в цель. Элизабет показалось, что речь идет о чем-то сугубо местном, вроде домашнего попугая:
– При себе держит? Для чего?
– О, дорогая моя! Для чего мужчины содержат женщин?
И разумеется, цель была достигнута.
Довольно долго Флори простоял у реки. Низкая луна отражалась в воде широким оловянным щитом. Речная свежесть охладила чувства и мысли. Гнев остыл. Оглядывая свою жизнь и соответственно проникаясь унылой ненавистью к себе, он думал, что все правильно – ничего иного он и не заслужил. В лунных лучах целым полком призраков пронеслась вереница бирманок. Господи, сколько их было! Не тысячи, но сотня уж наверняка. «Равнение прямо!» Гляди, гляди! Вместо лиц мелькали смутные пятна, где-то блеснул атласный узел лонджи, где-то пара рубиновых сережек, но ни глаз, ни имен не помнилось. Боги справедливы, обращая наши грехи (весьма, однако, приятные!) нам в наказание. Он сам втоптал себя в грязь, искупления нет, и кара по делам его.
Продравшись сквозь кустарник, Флори медленно побрел к воротам клуба. Печаль затопила душу; боль только разгоралась, рана разверзнется потом. За оградой сзади послышался какой-то шорох. Шепот птичьей бирманской скороговорки:
– Пайк-сэн пэй-лайк! Пайк-сэн пэй-лайк!
Он резко оглянулся. Под деревом темный женский силуэт – Ма Хла Мэй. Глядя и враждебно, и боязливо, словно опасаясь удара, она ступила на лунную дорожку. Угрюмое напудренное лицо белело жуткой карнавальной маской смерти.
– Что ты, черт подери, тут делаешь? – сердито сказал он. – Опять «дай денег!» Да ты что? Оставишь ты меня в покое?
– Пайк-сэн пэй-лайк! – Голос ее повысился до крика. – Вы обещали давать денег, тхэкин. Мне нужно денег – и сейчас!
– Откуда я возьму? Сказал же, месяц подожди. И так уже полторы сотни получила.
Она снова истошно, почти на грани истерики, заверещала, повторяя свое «пайк-сэн пэй-лайк!». Поразительно, как громко могло орать это субтильное существо.
– Тише, в клубе услышат! – одернул он и немедленно пожалел, что наградил ее новой идеей.
– Ага! Знаю теперь, чего вам страшно! Дайте денег, не то так закричу, все прибегут! Ну? Сейчас закричу!
– Сука! – прошипел он и сделал шаг к ней. Она проворно отскочила, потеряв сандалию, но с безопасного расстояния взглянула так же нагло.
– Пятьдесят рупий сейчас, еще столько завтра, а то так крикну – за базаром слышно будет! Ну?
Флори выругался. Самый неподходящий момент для такой сцены. Чертыхнувшись, он достал бумажник, вытащил все (двадцать пять рупий) и кинул на землю. Она схватила и быстро пересчитала.
– Тхэкин, я говорила – пятьдесят!
– Нет у меня! Что я, набит деньгами?
– Пятьдесят!
– Прочь с дороги!
Он зашагал по земляному шоссе, надеясь, что она отстанет. Но мерзавка бежала следом неотвязной собачонкой, не переставая выкрикивать «пайк-сэн пэй-лайк!», будто рассчитывала начеканить монет одним своим звонким криком. Флори пошел быстрее, чтобы если не избавиться, то хотя бы увести ее подальше от клуба. Вскоре он не выдержал и повернулся в новой попытке отогнать ее.
– Уйди! Не отцепишься – никогда больше ничего не дам.
– Пайк-сэн пэй-лайк!
– Дура ты, нет денег, ни пайсы не осталось, понимаешь?
– Сказки, тхэкин!
Он беспомощно начал рыться в карманах, готовый уже чем угодно откупиться от нее. Пальцы наткнулись на золотой портсигар. Он его вынул.
– Если я дам это, уйдешь? Закладчик возьмет за тридцать рупий.
Ма Хла Мэй слегка задумалась, потом буркнула:
– Давайте.
Он бросил портсигар на обочину. Она мигом нашла его в траве и сунула за пазуху. Флори пошел к дому, благодаря силы небесные за то, что попрошайка замолкла. Портсигар был тот самый, который она украла десять дней назад.
У своей калитки Флори обернулся. Ма Хла Мэй – сероватая фигурка в лунном свете – все еще стояла у подножия холма и, словно настороженная гончая, следила за ним до самого конца пути. Снова в голове пробежало некое подозрение, уже мелькавшее при получении ее письма с угрозами. Настырностью она раньше вроде бы не отличалась – странно, как будто кто-то ее науськивает на него.
18
После последней свары Эллис нацелился неделю травить Флори, изобретя совершенно непонятную дамам позорную кличку «мусик, любимчик черномазых» и планируя массу тематических вариаций. Скандальные байки Эллиса (сочиняемые им обо всех, с кем он ссорился), изливаясь узорами бесчисленных повторов, превращались в настоящие саги. Реплика Флори «Верасвами хороший парень, будь я проклят!» творчеством Эллиса была раздута в такой крамольный сюжет, который мог бы занять целый номер «Дейли Уоркер».
– Честное слово, миссис Лакерстин! – Обнаружив кое-что касательно лейтенанта Веррэлла и внезапно исполнившись презрения к Флори, мадам весьма охотно внимала Эллису. – Честное слово, если бы вы слышали вчера все его речи, вас бы в дрожь бросило!
