Во мне приливы нежности.
Я же ведь люблю его.
— Блин, да я сейчас слезу, — пыхтит Андрюшка.
— А. Ну если так, то я пойду, — театрально пожимаю плечами.
— Ну иди, — как бы беззаботно отвечает Андрюшка и пытается нащупать нижнюю ветку. Плохо получается. Вижу, что не достанет до неё. Когда забирался, видимо, подпрыгнул, а сейчас не дотянется даже носочком.
— Ну я пошёл, — снова пожимаю плечами и медленно удаляюсь от дуба.
— Ну иди, — слышу позади голос Андрюшки. — Скажи маме, что я сейчас приду. Я вот уже почти слез. Чёрт. Тёмка!
— Чего? — оборачиваюсь.
— Помоги слезть, — стыдливо просит брат и строит на лице печальную гримасу.
Снимаю Андрюшку с дерева. Когда спускался на самый последний ярус, попросил брата обхватить меня за спину. Отчётливо помню его сопение. Такое серьёзное и сосредоточенное. Ведь тогда и не замечаю особо, а сейчас опять…
Я же ведь люблю его.
Идём по дороге, а он долго молчал, а потом спрашивает:
— Мамке расскажешь?
— Конечно. Специально расскажу, — киваю.
— Ну не надо, — Андрюха опять строит грустную гримасу. — И вообще никому не рассказывай об этом.
— А что мне за это будет? — щурюсь я. Знаю, что Андрюшка всё равно не может дать мне того, чего у меня нет, но хочу поиздеваться над братом. И ведь незлобно. А так, шутки ради.
— Ну хочешь я всё-всё сделаю, чего попросишь, — глаза Андрюшки расширяются, а его надежда цепляется за эмоции слабыми ручонками.
— Ну… я подумаю, — киваю.
— Но ведь никому не скажешь.
— Не скажу.
— Ура, — Андрюшка продолжает путь вприпрыжку. — А всё-таки хорошо, что ты меня спас. Я бы всем рассказал, какой ты герой, только мне стыдно будет, что я на дереве застрял.
— Ну мне положено тебя защищать, — говорю.
— То есть, ты меня прямо всегда будешь защищать и выручать из любых ситуаций? — спрашивает брат.
— Ну конечно.
В тот день я отвечаю почти на автомате, мысли где-то со Стёпкой и с нашим подземным шалашом. А вот сейчас вспоминаю и представляю, как сильно мои слова впечатались Андрюшке в сердце.
— Ты обещаешь?
— Обещаю.
Вот! Вот оно! Я тоже пообещал брату, что буду защищать его! Я не могу отступить назад. И пусть год назад я ответил механически, но Андрюшка это запомнил, поэтому я должен достать его из июля.
Ведь, он всегда находился рядом в комнате, мы пользовались общими вещами, мы делили один компьютер. Он неотъемлемая часть мозаики моей жизни. Неотъемлемая, я сказал!
И я люблю его. Только…
*******
…почему, чтобы понять это, должны были случиться такие жестокие события.
Сажусь на верхней полке. Аромат летнего подлеска сменяется затхлостью вагона. Вытираю слезы и снова плачу, а в затылке пульсирует адская боль. Снимаю с крючка над головой куртку и запускаю руку во внутренний карман.
Я не виноват, что какой-то профессор Вечность решил зациклить братишку в одном дне, но разве мне не стыдно, когда я вспоминаю, с каким мыслями обо мне Андрюшка застрял в другом мире? Стыдно.
Нащупываю в кармане своё оружие и таблетки, выданные доктором Русланом. Вытаскиваю обе штуковины.
Может, Андрюха уже и забыл о том моём обещании, а вдруг помнит? Я не смогу себе простить, если оставлю брата гнить в одном дне. И пусть я сам погибну, но обещанию выполню, я же — настоящий мужчина! Жалко, конечно, что Андрюшка не узнает о моих геройских поступках.
Я опускаю руку вниз, нащупываю на столе минералку — заметил бутылку во время прошлого пробуждения — и выпиваю таблетку. Затем бросаю бутылку на подушку и изучаю своё оружие. Да, детка, с тобой меня ничего не остановит. Хана всем! Я лично размажу голову доктору Вечности, если он откажется возвращать брата.
Некоторое время рассматриваю огоньки на нарукавнике. Просто две пульсирующие точки по бокам и… странно, внутри небольшой индикатор, похожий на батарейку в сотовых телефонах. Сейчас индикатор заполнен не до конца. Если бы я держал в руках сотовый телефон, то определил бы уровень заряда восьмидесятью процентами.
А вдруг это и правда зарядка? Что же, ребята из штаба оппозиционеров не предупредили бы меня? Вздыхаю и прячу оружие обратно, а куртку вешаю на крючок.
И вдруг замечаю, что Стёпки нет.
Страх колет сердце, да ещё в темноте ничего не видно, сплошные неясные силуэты. Нагибаю голову и вглядываюсь в нижние полки. Вон, вроде, спящее тело Серого, а мной в форме мерно сопит тётя Марина.
Может, Стёпка отправился в туалет? Слезаю и выхожу из купе. Свет коридора поначалу слепит, и я, щурясь, двигаю по ночному вагону. Тишина, нарушаемая лишь стуком колёс, отсутствие людей почему-то пугают.
Стёпка вон он. Далеко впереди через стекло двери, ведущей в предбанник перед туалетом, вижу клочок его рубашки. Друг сидит на отсеке для мусора, где днём меня встретил Серёга. Неприятные ассоциации. Окошко открыто и ветер щекочет Стёпкины волосы, перебирая их невидимыми лапками.
— Вот ты где, — облегчённо вздыхаю. — А то я уже подумал все самые худшие варианты.
— Какие же? — спрашивает Стёпка без тени улыбки, сверля глазами тьму за окном.
— Ну, что тебя забрали, убили, расчленили и выбросили по кускам через очко унитаза.
Наконец, Стёпка вяло улыбается и смотрит на меня, но глаза печальные.
— Давай я схожу в заветную комнату, ты меня подожди, — говорю и на пару минут скрываюсь в туалете. Выхожу, а Стёпка всё там же, глядит во тьму и размышляет о вселенной.
— Зачем мы встретили именно её? — спрашивает Стёпка.
— Ты… про… — до меня начинает доезжать.
— Ну… эту нашу параллельную маму.
Я вздыхаю и потираю лоб. Мне даже нравится, что Стёпка поднял мучившую меня тему. А то начало казаться, что он совсем покинул мою компанию и всецело увлёкся новой мамой.
— Понимаешь, Стёпка, ну… ты же умный. Ты же ведь должен понять… — я не нахожу слов.
— Что она совсем мне не мама? — мрачно говорит друг.
— Ну да. Это женщина из очередной шизофренической реальности.
Стёпка вздыхает и откидывается на металлическую трубу позади, легко ударяется о неё затылком. Моя больная голова, которая чуточку начала успокаиваться, фантомно заскрежетала черепом о датчик под кожей. Пришлось сжать зубы.
— Да. Я всегда это знал, но не хотел верить. Только сейчас, выспавшись, понял, как жестоко играет с нами доктор Вечность, — вздыхает Стёпка.
— Думаешь, это его проделки? — спрашиваю.
— А как же. Он хочет нас сломать. Он пустил нас по препятствиям. И хочет, чтобы мы бросили всё к чертям.
— У тебя возникало такое желание? — хмуро спрашиваю.
