— Думаешь, это его проделки? — спрашиваю.
— А как же. Он хочет нас сломать. Он пустил нас по препятствиям. И хочет, чтобы мы бросили всё к чертям.
— У тебя возникало такое желание? — хмуро спрашиваю.
— Меня не так легко сломать, — Стёпка косится в мою сторону и улыбается. — Но всё равно жестоко. — Улыбка немедля сползает с лица. — Он украл мой мозг. Я снова думаю о маме. Я не могу ни о чём больше думать, как во время смерти матери. Знаешь… — Стёпка замолкает и сжимает губы.
— Что?
Внезапно дверь из тамбура открывается. Я чуть в штаны не наложил от страха. В предбанник входят двое мужчин в форме, судя по всему, из дорожной полиции.
— Чего не спим? — беззлобно спрашивает первый, открывая дверь в вагон.
— Бессонница, — отвечает Стёпка без тени страха. Полицейские ничего не говорят и удаляются. На секунду я проникаюсь к ним симпатией. Ведь взяли же и ушли, а могли бы придраться, документы просить.
— Помнишь тот день, когда я рассказал тебе об Андрюшке, что он застрял в двадцать третьем июле? — спрашивает Стёпка, вырывая меня из мыслей.
— Ну конечно.
— Когда мы расставались, ты уходил домой, у нас сложился такой разговорчик… Я сказал тебе, что мир вокруг несправедлив, что я стал абсолютно пустым… ну и ты мне ответил, что тоже стал пустым и готов на всё что угодно, лишь бы спасти Андрюшку.
— Да-да, — я спешно киваю и вызываю мелкие молнии боли в затылке.
— Потом я ночью лежал и долго думал. Я же тоже стал пустым. Знаешь, вот так умирает человек, грустишь по нему, и не знаешь, то ли его душа жива после смерти, то ли нет. Мне вообще сложно судить. Я люблю логику, и она не даёт ответ на такой сложный вопрос. Но в ту ночь появился доктор Вечность. И я начал верить во что угодно. Не удивлюсь, если есть жизнь после смерти. И вот тогда у меня стали появляться плохие мысли.
— Какие? — хмуро шепчу я.
— Ну… Я например был бы не прочь шагнуть под несущийся локомотив.
— Да ты что, дурак. — Я заикаюсь, слова запинаются, о пересохшее горло. Ярко вспоминаю разговор с Серёгой, который грозил меня бросить под поезд.
— Погоди, дослушай. И когда на следующий день я отправил письмо в Сомерсет, я точно знал, что ввяжусь в любую авантюру. Догадываешься, почему?
— Догадываюсь, но лучше сам скажи.
— Ну. Я же был пустым. Если человек готов прыгнуть с небоскрёба, ему терять уже нечего.
— Аааа, — киваю, но думаю о другом, однако Стёпка продолжает.
— А ещё знаешь, я подумал, что это лучший способ борьбы с пустотой.
Моё лицо озаряется.
— Да! — восклицаю я. — Всё, что мы сейчас делает помогает отвлечься от мыслей о смерти. Тебе — твоей мамы. Мне — Андрюшки.
— Именно, — печально улыбается Стёпка. — Но этот гад свёл меня с мамой снова, и я снова… — друг закусывает губу и замолкает, глядя в окно. Его глаза увлажняются, я чувствую себя неловко.
— Ну не знаю даже, что тебе посоветовать, — говорю.
Стёпка внезапно прячет голову в коленях и шмыгает носом. Я вздыхаю и кладу руку ему на плечо.
— Если… вдруг вместо Андрюшки они забрали бы Серёгу, — говорю. — И ты поехал бы его спасать, я бы тоже поехал. Я бы тебя не бросил. — Не знаю, зачем я всё это говорю, но я горжусь своими словами.
И как после этого доказать Серёге, что не могу вот я останавливать Стёпку и не брать с собой. Может, впереди ждёт смертельная опасность, но как приятно будет встретить её с близким человеком.
С другой стороны, рациональной стороной рассудка понимаю: с Серым лучше не спорить. Если я защищал Андрюшку, то за Стёпку Серёга вообще порвёт, и не далёк час, когда я действительно окажусь под поездом.
— Серёгу никогда не заперли бы, — усмехается Стёпка и поднимает красные глаза. — Он слишком тупой для должности застрявшего в одном дне.
Я улыбаюсь в ответ.
— Тебя он не напрягает в нашем путешествии? — осторожно спрашиваю.
— Ну есть немного, — жмёт плечами Стёпка. — Просто, это для него уж слишком. Это мы с тобой воспитаны крутыми фильмами, готовы ко всему.
— Уж точно, — киваю.
— Но он молодец, — вдруг говорит Стёпка. — Он сильно помогает. Мы с тобой можем натворить глупости, а его чрезмерное оберегание спасает нас от неправильных поступков. Если бы со мной случилось что-нибудь эдакое, Серый бы всех завалил. Он бы свою жизнь отдал, чтобы меня спасти. Он меня любит. А я его.
Хмурюсь и заявляю:
— Я понял, что я тоже очень-очень люблю Андрюшку. Просто раньше не замечал эту любовь, так что, поверь, я теперь за Андрюшку тоже порву.
Стёпка открыто улыбается и глядит на меня глазами полного обожания.
— Видишь, — говорит он. — Из всего в жизни можно вынести урок, даже из такого смертельного путешествия как это. Давай пойдём попытаемся уснуть?
— Пошли, — киваю.
И мы возвращаемся в купе. Тётя Марина спит, положив руку на кобуру; знаток своего дела. Стёпка бросает на неё лишь мимолётный взгляд и забирается наверх. Я двигаю следом.
В темноте движущегося поезда мы долго молчим, но потом Стёпка шепчет:
— Постараюсь думать о ней, как о чужой женщине.
— Правильно, — отвечаю я после долгой паузы.
— И ещё мне одна мысль пришла о докторе Вечности, но я лучше расскажу завтра. Сейчас я ещё не полностью всё додумал.
— А она может нам помочь? — спрашиваю.
— Вряд ли.
Опять молчим.
— Спокойной ночи, — шепчет Стёпка.
— Спокойной.
Боль в затылке вновь утихает. Действие таблетки доктор Руслан описал без прикрас. Я проваливаюсь в состояние глубокой беспокойной дрёмы.
Теперь мне снится Андрюшка в сарае с окровавленными губами. А я стою напротив и держу бревно. Взгляд у брата злой, испепеляющий.
— Тварь, — шепчет он. — Козёл. Я знал, что ты не приедешь.
А потом в его руке появляется молоток, и он протягивает инструмент мне.
— На! Докончи уж начатое.
Я беспокойно ворочаюсь с боку на бок и перед пробуждением вижу совсем страшный эпизод. Тётя Марина на кровати в больнице. И лицо! ЛИЦО! Оно аккуратно забинтовано, наружу торчат только красные губы. Как страшно. Это напоминает Слендермена, но только я боюсь совсем не его.
Открываю глаза, когда утреннее солнце бьёт в окно.
********
Мы подъехали к Москве.
До того как поезд остановился, позавтракали химикатами. Я не произнёс ни слова и постоянно косился на Серого. Тот вёл себя обыденно, будто вчера между нами ничего не произошло. Стёпка тоже не особо бросался словами. Зато старший часто трещал с тётей Мариной, но в основном на бессмысленные бытовые темы.
За полчаса до подъезда мы сдали постель, а за пятнадцать минут я надел куртку. Поезд остановился на Казанском вокзале. Помнится, бывал я тут как-то в восьмилетнем возрасте. Отец взял меня в командировку и встречался на Казанском с человеком по работе.
